— Не сомневаюсь, вы ограничитесь лишь тем, что абсолютно необходимо, — продолжал отец Титуса. — Но вы должны собрать достаточно доказательств для суда — и мы это прекрасно понимаем. Титус… — Он сделал сыну выразительный жест рукой. — Титус, правдиво отвечай на все вопросы инспектора Питта. Ничего не скрывай. Сейчас не время для лживой скромности или неуместного чувства преданности. Сплетников никто не любит, но бывает, что человек становится свидетелем преступления, которое не должно остаться безнаказанным. И в таком случае его долг — сказать правду, без страха и без прикрас. Не так ли, инспектор?

— Совершенно верно, — подтвердил Питт с меньшим воодушевлением, чем должен был бы испытывать.

Заявление мистера Суинфорда было прекрасным. Но почему оно прозвучало неискренним — только ли вследствие его апломба, вследствие того, что он полностью владел ситуацией? Суинфорд не производил впечатление человека, который кого-либо боялся или испытывал к кому-либо расположение. И действительно, состояние и родословная обеспечивали ему такое положение, при котором он мог, проявляя лишь чуточку рассудительности, избегать необходимости ублажать окружающих. Ему достаточно было лишь соблюдать общепринятые правила своего общественного слоя, и тогда ничто не могло нарушить его уютную жизнь.

Титус ждал.

— Вы изредка занимались с мистером Джеромом? — поспешил начать Питт, почувствовав, что пауза затянулась.

— Да, сэр, — подтвердил мальчик. — И я, и Фанни. Фанни здорово смыслит в латыни, хотя я и не понимаю, какой ей от нее толк.

— А вам самому какой толк от латыни? — поинтересовался Питт.

Лицо Титуса растянулось в широкой улыбке.

— Я вижу, вы какой-то странный, правда? Конечно, абсолютно никакого! Однако нам не разрешается признаваться в этом вслух. Латынь считается ужасно хорошим предметом — по крайней мере, так говорит мистер Джером. На мой взгляд, только поэтому он согласился заниматься с Фанни, потому что в латыни она сильнее нас всех. Нормального человека от латыни ведь тошнит, правда? Я хочу сказать, девчонки учатся лучше, особенно по таким предметам, как латынь. Мистер Джером говорит, что латынь ужасно логичный язык, а у девчонок ведь нет никакой логики.

— Абсолютно никакой, — согласился Питт, с трудом сохраняя серьезное лицо. — Я так понял, у мистера Джерома не было особого желания заниматься с Фанни?

— Ни малейшего. Он предпочитает мальчиков. — Внезапно Титус помрачнел, и его веснушчатое лицо залилось краской. — Вы здесь как раз из-за этого, да? Из-за того, что случилось с Артуром, и из-за того, что мистер Джером постоянно нас трогал?

Отпираться не было смысла; судя по всему, Суинфорд уже откровенно поговорил с сыном.

— Да. Мистер Джером вас трогал?

Титус скорчил гримасу, выражая смену чувств.

— Да. — Он пожал плечами. — Но я никогда не придавал этому значения. Годфри мне объяснил, в чем дело. Если бы я знал, сэр, что все закончится смертью бедного Артура, я бы рассказал об этом раньше. — На его лицо набежала тень, серо-зеленые глаза вспыхнули чувством вины.

Питт ощутил прилив сочувствия. Мальчик уже был достаточно сообразительным и понял, что его молчание привело к трагедии.

— Конечно. — Инспектор непроизвольно накрыл ладонью руку Титуса. — Естественно, рассказали бы, — но вы не могли ни о чем догадываться. Нормальный человек до конца отказывается верить в подобные гадости.