Закончив с телом, Виктор Павлович поднял с пола инвалидное кресло и поставил его рядом с диваном – так, словно Байрачный перебрался на постель самостоятельно, когда после укола его стало клонить в сон. Затем Ремизов собрал разбросанные по разным углам комнаты шлепанцы и положил их возле кресла. Тут его осенила внезапная идея, и он ощупал сиденье и спинку кресла – не только тщательно, но и, увы, тщетно. Ничего там не было, и на полках с книгами ничего стоящего не оказалось, и в ящиках письменного стола…

Закончив свой осторожный обыск и вернув все вещи на место, Ремизов присел на краешек письменного стола, вынул из кармана заменявший пепельницу спичечный коробок и закурил, задумчиво озираясь по сторонам. Он чувствовал себя усталым и опустошенным: иконы в квартире не было. Не было! Собственно, за пару минут до смерти Байрачный так ему и сказал: нету, мол, здесь никакой иконы. Икона, сказал Байрачный, должна находиться в церкви, и она будет там находиться – там, а не в твоей, Витенька, коллекции и уж тем более не где-нибудь за границей. Так что не хлопочи, дружок, сказал Байрачный, а лучше займись-ка ты чем-нибудь полезным – не только для себя, но и для страны, в которой живешь, для общества, на котором всю жизнь паразитируешь, как жирная вошь.

Вот тут-то ему и пришел конец. Зря он это ляпнул – ну, про жирную вошь с университетским дипломом. Можно подумать, сам он не был паразитом! Можно подумать, свой бесполезный университетский диплом Виктор Ремизов получил без его участия…

Вручную расшитая какими-то аляповатыми цветами подушечка-думка будто сама собой очутилась тогда у Ремизова в руке. Не помня себя, он обхватил левой ладонью потный затылок старика, а правой прижал к его лицу подушечку и держал до тех пор, пока наполовину съеденное раком тело не перестало содрогаться. Это был, наверное, преждевременный шаг, однако сдерживаться и дальше Виктор Павлович просто не мог. К тому же старик явно не собирался говорить ему, куда подевал икону, – он собирался торжествовать свою глупую победу, от которой ему лично не было никакого толку.

Или был все-таки? Может быть, старый дурак рассчитывал, что на том свете этот поступок ему зачтется? Он ведь, кажется, искренне верил, что все несчастья его семейства происходили из-за того, что семейство в течение века продолжало удерживать у себя икону, которая ему не принадлежала. Что ж, может, так оно и было. Может быть, Виктор Ремизов как раз и послужил орудием Божьего промысла, посланным в эту убогую нору для того, чтобы прекратить мучения последнего отпрыска семейства Байрачных.

Впрочем, все это была чепуха на постном масле. Байрачный мог сколько угодно думать, что возвращает Любомльскую чудотворную законному владельцу – церкви, но Виктор Павлович знал, что старик ошибся в своих расчетах, – вернее, ему помогли ошибиться. Оставалось загадкой, каким образом Жуковицкому, этому старому шакалу, удалось пронюхать об иконе, но в том, что это именно он заговорил Байрачному зубы и увел у Ремизова законную добычу, можно было не сомневаться. И, судя по тому, что в квартире не оказалось ни денег, ни договора купли-продажи – ничего, что говорило бы о только что завершенной сделке, – Жуковицкому удалось заполучить икону даром. Наверное, Байрачный поставил условие передать икону церкви, и Жуковицкий, эта жидовская морда, естественно, пообещал выполнить это условие в точности. Почему бы не пообещать, в конце-то концов? Месяц-другой можно было бы пудрить Байрачному мозги, ссылаясь на бюрократические сложности, а потом рак довершил бы начатое дело, и уважаемый Лев Григорьевич оказался бы единоличным владельцем драгоценной деревяшки, которую для него не составляло большого труда превратить в целое состояние. Ловко, черт подери! Да еще как ловко…

– Старая паскуда, – с ненавистью процедил Виктор Павлович.