Морис?

Шинс и Ольгун отогнали эту мысль. Монах был честным. И это он предупредил ее о людях на кладбище. Шинс встречала людей, что любили обманывать, были такими и священники, но Морис таким не был. Так что…

— Кто? — она присела, чтобы увидеть глаза раненого мужчины. — Кто тебя нанял…

— Вот! Это она!

— О, да ладно! — Шинс даже не оборачивалась, ведь знала, что там. Несколько людей, видевших, как она почти напала на Мориса, а потом убежала за этим парнем, вызвали патруль стражи церкви. На них были красные табарды и простые нагрудники, а не пухлая неудобная форма — может, они одевались, как птицы в брачный период, только когда охраняли священные места? — но у них были те же алебарды, навыки казались схожими.

Эти стражи направляли оружие на Виддершинс.

— Ольгун? Это ты сделал, да? Это шутка?

Она знала, что это не так, она побежала по переулку раньше, чем ощутила его ответ. Но ее не удивило бы, если бы он признался в шутке. Так совпало…

Солдаты не ускоряли шаги. Зачем? Они были сразу за ней, и забраться на ограду будет непросто…

— Поможешь, Ольгун?

Ее следующий шаг опустился на пустоту, и невидимые руки подбросили ее. Она взмыла выше, чем поднял бы ее обычный прыжок, повернулась не в ограде, которая все еще была высоко, а к стене рядом с ней. Сапог прижался к старому дереву, сила Ольгуна покалывала в воздухе, и Виддершинс оттолкнулась от стены и взмыла еще выше.

Она услышала, как стражи стали ругаться не в стиле церкви, когда она перемахнула через ограду, приземлилась, присев, на землю, где раньше могла быть чья-то грядка. Она побежала по улицам Лурвью…

Она не понимала, как далеко нужно уйти от Давиллона, чтобы ее перестали преследовать эти проблемы!

Глава четвертая

— Скажи еще раз, — прорычал монах с полным ртом слизи, — почему я согласился сопроводить тебя в это отвратительное заведение? — он все еще был в одежде, которую можно было отнести к монахам, он выделялся из грубой толпы, как дерево на кладбище.

Шинс оторвала взгляд от бесцветного потертого стола, радуясь поводу отвлечься от своего — как бы это сказать — «обеда». Слизь в миске должна была напоминать рагу, но девушка была уверена, что это ложь. Даже Ольгуна почти тошнило, а он не ел, и у него не было желудка.

— Потому что ты согласился помочь мне понять, кто меня ищет, — напомнила она, — и ты сказал, что только тут твой… тайный связной, — она с трудом подавила смешок, — встретится с тобой.

— И почему я помогаю тебе, а не бегу на кладбище или в базилику, сверкая сандалиями?

— Потому что ты в сапогах, — Шинс сделала глоток разбавленного эля, который был гадким, но все же лучше псевдорагу, а потом дружелюбно добавила. — И, если ты не поможешь мне, то мне придется искать в Лурвью ответы самой, — она даже не пыталась хлопать ресницами, чтобы выглядеть невинной.

Ольгун хохотал в ее голове, и ей было сложно не присоединиться, когда Морис с ужасом поежился — но боясь не за ее безопасность, а за то, что случится с Лурвью, если она будет бушевать. Он долго и хмуро смотрел на Шинс, а потом хмыкнул и опустил голову к миске.

— Он предпочел есть эту гадость, а не говорить с нами, Ольгун? Думаю, это должно оскорбить меня! Ты оскорблен? Я — да. Стоит покарать его. Тебе можно карать монахов других религий? Или это грубо?

Какое-то время она болтала с Ольгуном — и Морисом, когда он не мог игнорировать ее — но при этом она поглядывала в стороны, ее обычные жесты и позы помогали ей следить за комнатой.