— Финики и инжир, Морис! Никто в базилике не понимает, что некоторых галициан это немножко разозлит? Старики точно еще помнят, как теряли родителей и…

— Я не управляю церковью, Виддершинс. Я не знаю, что они думают! Думаю, они ожидали проблемы, но не такого размера.

— А городская стража? В Лурвью она есть?

— Солдаты церкви. Светское правительство больше записывает расходы, чем… — он напоминал черепаху, пытался спрятаться в панцирь от взгляда Виддершинс. (Ольгун казался ей еще одной черепахой, еще и с грязными мыслями и душой, и она быстро отогнала картинку, пока не рассмеялась, став красное, как малиновое варенье.

— Значит, — Шинс постукивала пальцами одной руки по столу, а другой — по чашке, — церковь назначила архиепископа из страны-соперника Галиции, не стала разбираться с возникшими мятежами, и теперь получила бунты в городе, где сосредоточена сила Священного соглашения. Я что-то упустила?

— Не бунты. Пока еще. Просто возмущения и вандализм, — он снова сжался от выражения ее лица. — Я… думаю, ты поняла смысл.

— Уверены? Ни один епископ не решил потыкать пару спящих медведей? Бросить дротики в гримуар и прочитать случайные строки?

— Думаю, так будет в следующем году.

Неожиданный и остроумный ответ утихомирил ее на миг, и Ольгун с насмешкой отметил, что этого монах и добивался.

— Она хочет помощи, Виддершинс. Если она поймет, что тебе можно доверять.

— Она? — Шинс покачала головой, пытаясь прогнать туман и, возможно, сбросить насекомое, гудящее в волосах. — Кто она? Чего хочет? Что такое?

— Ее преосвященство. Мы уверены, что кто-то устраивает беспорядки, хотя бы часть, и они умело скрываются ото всех, кого мы посылали искать их. Архиепископ надеялась, что ты…

Виддершинс отодвинулась и встала из-за стола, сбив стул, развернулась и побежала к двери. В этот раз мольбы монаха даже не замедлили ее, она распахнула дверь и бросилась к снежному ветру.

Глава третья

Лурвью во многом напоминал Давиллон, но были и отличия.

В бедных районах, далеких от бьющегося сердца Церкви Священного соглашения, хоть и относящихся к городу, все выглядело почти знакомо. Улицы в грязно-сером снеге, прохожие в тонких пальто и поношенных сапогах, тот же запах дешевого дерева и менее приятного топлива, которое сжигали, отчаянно защищаясь от наступления зимы. Те же здания, крупные, но едва живые, и они могли в любой момент обвалиться, как плохое суфле.

Но и тут была разница. Дороги были вымощены во многих местах, даже в жутких районах, и чаще кирпичом, чем брусчаткой. Архитектура была наряднее, с изогнутыми карнизами и искусно скругленными углами в нескольких местах. Одежда была лучше, пока ее не испортили носка и время.

И в те мгновения, когда здания и улицы договаривались с тучами наверху и туманом зимы внизу расступиться, на миг, залитый солнцем, даже из гадких районов Лурвью становилось видно центр. Центр города. Центр Церкви.

Большие арки и мосты сияющего белого гранита. Мраморные колонны и окна из дорогого стекла. Шпили и купола классических стилей, а еще 147 знамен с символами божеств.

Над всем этим возвышался один купол, такой большой, что мог родить несколько других, сиял серебром, несмотря на пасмурную погоду. Не украшенный, кроме узора из Вечного ока.

Бьющееся сердце и душа Священного соглашения, источник самой большой религии мира. Базилика Хора пробуждения.

Виддершинс не могла бежать еще сильнее.

Улицы не были пустыми, но людей было мало как для раннего утра — хоть было это необычным для Лурвью, или это было еще одно отличие от Давиллона, Шинс не догадалась бы, даже если бы пыталась.