В холле и нескольких боковых комнатах все еще горел свет, хотя на улице давно стояло солнечное утро. Город пробуждался к новому рабочему дню, кажется, среде, а на их окраине, застроенной семейными коттеджами, стояла последняя прохлада, которая обычно уже в семь утра таяла и превращалась в зной. Оглядев с балкона панораму своего квартала, Кейт заметила себе, что в словах Жана, пожалуй, есть доля здравого смысла: местечко здесь не очень-то веселое, как, впрочем, и весь юго-запад штата. Но и она права: ночные гонки были единственным доступным ей развлечением, учитывая местный колорит и нескончаемые открытые дороги на сотни миль…

Кейт мужественно вошла в спальню, в которой стоял огромный комод с бельем, и начала собирать вещи. Бросив два больших чемодана на кровать, она вдруг обернулась и увидела свое отражение в зеркале. Да, прав был тот сумасшедший француз, сравнивший ее с львенком. Между прочим, Жану почему-то в голову не приходило назвать ее так. Дальше стандартного «Рыжика» дело не шло, но чаще всего он просто игнорировал эту заметную деталь ее внешности.

Кейт опять с досадой вспомнила про «яркую обертку». Значит, она должна стать еще ярче! И вообще – стать другой! Он увидит ее, поймет, от какого сокровища отказался, и все забудет… И даже если у него появилась другая… Все равно она заставит его думать, что лучше нее на свете девушки нет! Кейт еще раз прошлась глазами по своему отражению и усмехнулась, вспомнив того француза. Как там, бишь, его звали? Кажется, Бернар…

Это случилось в ее первую поездку во Францию, в апреле, когда она подавала документы в Сорбонну. Он подошел к ней, когда она нежилась в лучах весеннего солнышка, развалившись на скамейке в университетском парке, и нарушил ее мирную дрему. Кейт ждала, когда за ней придет Жан, чтобы отпросить у бабушки на пару дней с ночевкой. Он тогда специально взял недельный отпуск, чтобы вырваться из Техаса и показать ей «наш будущий город счастья».

Поездка в гости к кому-то из друзей Жана обещала быть увлекательной и самое главное – давала возможность отдохнуть от прародителей, у которых она проживала и которые, правду сказать, достали Кейт очень сильно. Предвкушая двухдневную свободу, она чувствовала себя в высшей степени ублаготворенной и чуть ли не мурлыкала, пригревшись на уютной лавочке.

– Вы знаете, мадемуазель, пока я не посмотрел в вашу сторону, я и не думал, что в Париже водятся дикие львы.

Кейт открыла глаза и увидела молодого мужчину с сумкой в руке, он тут же уселся на скамейку, расположенную углом к той, на которой сидела Кейт, и стал откровенно разглядывать ее.

– Вы сумасшедший? – поинтересовалась она.

– Нет. Я преподаю в университете. Меня зовут Бернар. А вы похожи на львенка. Вам никто еще этого не говорил?

Он был симпатичен. И даже красив. Но совершенно не похож на Жана, поэтому Кейт не стала толком разглядывать его, ведь ее привлекали только черноволосые мужчины, напоминающие в той или иной степени ее возлюбленного. Остальные были просто серой массой.

– Откровенно говоря, нет. Да и вы зря стараетесь: я не студентка, я всего лишь подаю документы, и нечего меня клеить.

Но несмотря на столь суровую отповедь, взгляд ее был отнюдь не суровый, а лукаво-насмешливый, впрочем, глаза у нее всегда казались насмешливыми из-за слишком густых нижних ресниц. Она смотрела на него из-под пышных волос, шапкой спадавших на лоб и плечи, и беззаботно улыбалась. Кейт знала, что в таком ракурсе она выглядит в высшей мере соблазнительно.

– Вы самый настоящий львенок, – еще раз мечтательно произнес Бернар. – В вашей улыбке притаилось солнце и вечное лето.

Она закинула длинную ногу в остроносом ботинке на его скамью, задев подошвой сумку, и вызывающе посмотрела, скрестив руки на груди, мол, ну давай, прогони меня, попробуй.

– А что, на львицу я не тяну?

– Да нет, почему… Но у львиц не бывает гривы.