Олежка Куликов работает добросовестно, уже не тяготясь, но пока без увлечения. С увлечением он только играет на балалайке. Олежка записался в инструментальный кружок и каждый вечер бежит в заводской клуб на репетицию. 

 

А братья Рыжовы... Те с возрастом просто поумнели, в них проснулась практичность, стремление заработать побольше денег и тратить их "с умом". Они приоделись, помогают своим глухонемым родителям и часто разговаривают об армии, куда их призовут через год. 

 

Пришла домой, а папа уходит к Шуре. 

 

- Тебе не будет скучно? - спросил он. 

 

- Нет, не будет. Иди. 

 

Настроение испортилось. Я думала, мы сегодня посидим с ним, как прежде, за чаем, обсудим вчерашнее собранна... 

 

Но зато пришел Ермак, даже не позвонив предварительно. Был в наших краях и решил заглянуть. Я так обрадовалась, что чуть не расцеловала его в передней. Но он так скромен, и приходилось крепиться и ждать, когда он сам меня поцелует... не только как сестру. 

 

- Хотите чаю? - спросила я, когда он разделся (я еще ни разу не видела его в форме) и, улыбаясь, прошел в комнату. 

 

- Потом. Сначала хочу посмотреть на тебя - так соскучился! 

 

- Правда? 

 

- Правда, Владя. 

 

- А почему же не приходил? 

 

- Некогда было. Готовился к очень серьезной операции. 

 

- Опасной? 

 

- Нет. Нисколько. А где Сергей Ефимович? 

 

- Ушел к Шуре. Ах да, ты же и не знаешь подробности. 

 

Мы сели рядом на диване, и я рассказала ему все-все новости. И про режиссеров, и про Шуру, и даже о вчерашнем собрании - то, что мне было известно. Ермак, чуть улыбаясь, слушал, не сводя с меня глаз... Он несколько осунулся, черты его стали еще резче. Но яркие серые глаза улыбались, ликовали. Он чему-то очень радовался помимо нашей встречи. А встрече радовался тоже, и я почувствовала себя счастливой. 

 

- Какая-то удача на работе? - спросила я. 

 

- Большая удача, Владя. Давно этого добивался. Словно гора с плеч. Так я рад! 

 

- Ты прямо ликуешь. Рассказать нельзя? 

 

- Все расскажу... Через несколько дней. 

 

- Понимаю, такая работа. Почему-то я вспомнила лицо Зины... 

 

- Только скажи, это касается Зины Рябининой? Ермак кинул на меня быстрый взгляд. 

 

- Ты говорила с ней? 

 

Я рассказала, как встретила ее и Зомби и какое у нее было лицо. Ермак перевел разговор на другое. 

 

Потом мы пили чай, разговаривали, он дал мне прочесть письмо его друга океанолога Санди. Ушел он ровно в двенадцать. Папы еще не было. Весь вечер мы с Ермаком были одни в квартире, и он даже не поцеловал меня. Это понятно, раз он меня не любит. 

 

Когда Ермак ушел, а папа все еще не приходил, я с горя стала слушать пластинки. Прослушала несколько песен Таривердиева, Птичкина, Петрова, и так мне стало грустно, что я бросилась на постель и расплакалась, как маленькая. 

 

Да и чему, собственно, радоваться? Ермак меня не любит и вряд ли когда полюбит. Мама тяжело больна и бросила нас ради Моржа. Папа больше всех на свете любил меня, теперь он больше всех любит Шуру.