— Совершенно уверен. Помнишь, что было, когда ты положила его на мостовую и ударила по нему молотком? Мостовая раскрошилась. И если уж на то пошло, мне известно, что тепло ему тоже не вредит... если только не выстрелить им в центр солнца. Если бы мне удалось найти по‑настоящему глубокий, по‑настоящему холодный колодец, я бы, может, и рискнул бы сбросить его туда, а потом провел бы остаток жизни, заваливая его самыми тяжелыми камнями, какие найду... И даже так мне не было бы покоя. Он явно не был готов к такому... ну, когда он... Понимаешь, десять лет назад он чудовищным образом ослаб, потратил слишком много энергии, которую копил целую вечность — ну, типа, как миллионер, который враз может стать нищим, если ревизию вовремя подгадать. Поэтому он не может больше проделать этот свой коронный финт, улетев в открытый космос, но, боюсь, потрудившись несколько десятков лет, груду камней он подвинуть сможет. — Они свернули за угол, и перед ними ярко засияли на солнце белые колонны банка спиртного. — Нет, я думаю, мне придется таскать его с собой и стараться держать его в холоде, и если у меня когда‑нибудь будут дети, завещать этот долг им.

Барбара схватила его за руку и остановила.

— Хочешь компанию? Он нахмурился.

— Компанию? Уж не хочешь ли ты сказать, что ты...

— Хочу пойти с тобой. Да. Он положил руку ей на плечо.

— Нет, — мягко произнес он. — Спасибо, я очень признателен тебе за это, Барбара, но нет. Найди себе уютное жилье и хорошую работу и держи на всякий случай пару запасных одеял и чего‑нибудь выпить на случай, если я загляну, ладно? Черт возьми, девочка, ты ведь и так уже прошла сквозь ад!

— А ты что, нет? И потом, думаешь, остаться здесь безопаснее?

— Лучше, чем то, что светит мне. До тех пор, пока не умрет последняя покалокас, мне придется прятаться, убегать, охотиться, голодать... время от времени возвращаться в цивилизацию, но каждый раз на бегу, с оглядкой. И даже когда они все помрут, у меня все еще останется он. — Он снова дотронулся до медальона.

— Чтобы завещать его детям? — не без ехидства спросила Барбара. — И где, интересно, ты их собираешься искать? Разве что спутаешься с кем‑нибудь из покалокас, а?

Ривас зажмурился. В груди царила пустота, и хотя солнце светило как прежде, ему показалось, что он только что шагнул из темной, душной комнаты на свежий воздух. Он открыл рот, чтобы сказать что‑то...

И тут на восточной стене ударил колокол, а секундой спустя колокола били повсюду: церковные, на фургонах, просто гонги... Солдаты на стене выкрикивали команды, а люди на улицах просто визжали. Ривас почувствовал, как его снова сунули в темную, душную комнату.

Перекричать этот шум и гам не стоило и пытаться. Ривас схватил Барбару за руку и потащил за собой сквозь толпу к стене со стороны Догтауна.

Лестницы, ведущие на галереи, оказались уже забиты жителями Догтауна, и даже двум дюжим солдатам потребовалось некоторое время, чтобы согнать их с самой галереи. Каждые несколько секунд кто‑то срывался с лестниц в толпу, размахивая на лету руками, ногами и, возможно, вопя — в общем гаме их криков все равно не было слышно.

Один из солдат держал рупор.

— Прочь со стен! — кричал он. — Там не на что смотреть! Они еще не переправились через реку, они по меньшей мере в миле отсюда! Эта штука, которую они тащат, — не пушка! Повторяю: не пушка!

Ривас увидел, как некоторые из стоявших выше солдат возбужденно смотрят куда‑то на восток, — и тут кусок стены справа от него взорвался, расшвыряв камни в толпу и постройки, а затем клубящееся облако пыли и дыма милосердно скрыло от глаз разломанное дерево, битый камень и клочки тел.

Ривас ощутил прилив животного возбуждения, словно снова вынырнул из душной комнаты на яркий свет.