В конце концов он встал и, подволакивая ногу с причудливым украшением из руки хлам‑человека на рваной штанине, устало подошел к пареньку, который, разумеется, проспал все представление. Он повернул его, вскинул его обратно на плечи и продолжил свой прерванный путь к берегу.

Далеко за спиной послышалось слабое шуршание, и он резко обернулся, чуть не упав, но это оказался просто надвигающийся дождь, поэтому он повернулся обратно и зашагал дальше на юг. Шорох становился громче: дождь догонял его, потом нагнал и поспешил дальше, к морю.

Очень осторожно одолел он место, где стекло обрывалось, ибо прежде, чем окончательно смениться песком, оно на несколько ярдов превратилось в полосу препятствий из острых, скользких от дождя осколков, о последствиях падения на которых не хотелось и думать. Он миновал этот отрезок пути медленно, но и дальше шаг его убыстрился ненамного, ибо ноги теперь вязли в песке.

Нахмурившись, смахнув с бровей пот и дождевую воду, он вглядывался в хлипкие на вид хибары, пытаясь представить себе, что ждет его там. Что там говорила эта девчонка? Мужчин посылают в поселок на берегу, чтобы они там строили и чинили лодки. И на ногах у них здесь кандалы. Что ж, очень хорошо, подумал он. Похоже, работа утомительная. Будем надеяться, они все спят без задних ног.

Он увидел просвет между двумя зданиями и, подойдя ближе, понял, что это улица, а еще через несколько шагов разглядел сквозь завесу дождя оживленно движущиеся человеческие фигуры. Он остановился и попробовал определить, что они там делают... Как‑то уж очень странно они подпрыгивали и кружились под дождем...

Несмотря на усталость, Ривас почти расплылся в улыбке. Они исполняли Просветляющий Танец. Теперь, прислушавшись, он различил в шелесте дождя ритмичное хлопанье в ладоши зрителей, стоявших вокруг танцоров. Стоило ли удивляться тому, что они не слышали его битвы с хлам‑человеком...

Ну что ж, подумал он, снова двинувшись вперед, это, конечно, не так удачно, как если бы они все дрыхли, но все же лучше, чем полдюжины бдительных пастырей.

Он все еще размышлял, стоит ли ему обогнуть всю эту милую сценку, хоронясь за домами — что означало бы тащить его становившуюся все тяжелее ношу, — или просто протащить ее по нахалке через толпу, нацепив на лицо птичью ухмылку и покрикивая: «Приказ пастыря!» всем, кто выкажет к нему избыточный интерес... когда до него дошло, что выбора‑то у него и нету. Его заметили.

Фигура с фонарем в руках шагнула к нему, махнув рукой, и в следующее мгновение он увидел, что она одета в рясу... и да, теперь‑то он разглядел и корявый посох. Пастырь. Ривас понимал, что не в состоянии убежать от кого‑либо, поэтому изобразил на лице улыбку и продолжал шагать вперед — хотя проигрывал в голове, как именно швырнет парня в пастыря при малейшем признаке угрозы, как следующим же движением выхватит нож и полоснет тому по горлу.

Впрочем, в этом, похоже, не было нужды. Мужчина улыбнулся Ривасу чуть менее подозрительно, чем обыкновенно делают пастыри, и когда они сблизились настолько, чтобы слышать друг друга сквозь шум дождя, он ткнул пальцем в неподвижного юношу.

— Беглый? — спросил он.

— Похоже на то, — не колеблясь, отозвался Ривас. Он увидел, как взгляд пастыря скользнул по лодыжкам бедолаги и как нахмурился его лоб. — И ведь еще и кандалы снял, каналья, каков! — добавил он. Выпуклость ножен в рукаве приятно успокаивала.

Пастырь махнул Ривасу, чтобы тот проходил дальше, а сам пристроился рядом.