— Нас будет трое и священнослужитель.

Я бы возразила, если бы знала о каких-либо друзьях умершей, которые хотели бы присутствовать на её похоронах, но таковых я не знала даже среди соседей, потому молча согласилась. Нет, знакомые у моей тетки, безусловно, были, но это были лишь знакомые — не друзья. И если родная дочь умершей не захотела никого из них приглашать, я не намеревалась ей в этом препятствовать. Я вообще ничего не понимала в похоронах и во всём том, что с этим связано, так как ни разу в жизни еще не сталкивалась с данным процессом. Наверное, именно поэтому всё, что в данной ситуации делала эта пара, мне казалось правильным или, как минимум, приемлемым.

Я уже хотела войти на кухню, когда в одном из продолговатых витражных окон, расположенных по бокам от входной двери, заметила движение. Я знала, что это разносит утреннюю прессу мальчишка-почтальон, который устроился на летнюю подработку в помощь своей старухе. Он всегда начинает свою работу ни свет ни заря, чтобы поскорее покончить с прессой и оказаться дома наедине с сытным завтраком.

Изменив свой маршрут, я вышла на крыльцо. Хоть день и обещал быть тёплым, всё же утро было достаточно прохладным. Пройдя по газону, устланному густой росой, я пересекла черту массивной тени, которую отбрасывал дом, выкрашенный в серо-зеленый цвет, и дотронулась до почтового ящика, освещенного золотистыми лучами утреннего солнца. Взяв в руки прессу, я обернулась и, зажмурившись, посмотрела на солнце, которое медленно всплывало над крышей старого дома, не позволяя кривым ветвям деревьев зацепиться за своё золотистое одеяние и замедлить его ход.

Снова войдя в полосу тени, незаметно сдающую свои рубежи, я почувствовала прохладу, и мурашки, судорожно пробегающие по моей теплой коже, заставили меня ускорить шаг.

Еще не дойдя до порога дома, я раскрыла конверт, в котором должны были находиться результаты последнего экзамена для поступления в университет. В нем не было ожидаемых и так прежде желаемых восьмидесяти пяти баллов — в нем были все восемьдесят девять. С такими баллами я гарантированно могла поступить в любой университет страны на подходящую мне специальность.

Закрыв за собой дверь и сняв резиновые шлёпанцы, я отправилась на кухню, посмотрев в сторону немых гостей, которые даже взглядом не повели в мою сторону. Залив сухой завтрак молоком, я села на стул, подобрав под себя ноги и поставив подбородок на колени. Потирая замерзшие от утренней росы пальцы ног, я начала рассматривать уже знакомый результат прохождения экзамена. Спустя минуту я, средним пальцем правой руки, отодвинула документ на середину стола и поставила на его место глубокую белую тарелку с завтраком.

Тщательно пережевывая пищу, я смотрела на лежавшую передо мной бумагу. Закончив завтрак и вымыв посуду, я вложила обратно в конверт документ, уже не имевший для меня никакого значения, и положила его рядом с двумя идентичными ему, белоснежными прямоугольниками, которые также были заполнены уже бесполезной для меня информацией.

Я хотела отправиться в гостиную, но остановилась, чтобы еще немного насладиться лучами, играющими в кронах тополей. Неожиданно я словила себя на мысли о том, что возвращаться в тёмную гостиную к людям, которые буквально окаменели над стоящим посреди комнаты гробом, мне не хочется. Более того — меня напрягала их неизменная поза. Но самое отталкивающее, что могло бы вызвать во мне даже страх, если бы я только была слабонервной — это то, что эти люди застыли над гробом не от горя утраты, ни от боли и скорби, а от ожидания. Они словно дожидались того часа, когда можно будет избавиться от содержимого этого ящика и, сев в обтянутые кожей сиденья своих серебристых автомобилей, с легкой душой, наконец смогут умчаться за сотни километров от оторванного ото всего мира города.