Свирепо глядя на него, она возбужденно начала говорить:

— Все ваши требования грубы, все ваши поступки вызваны местью, но все же, когда вы дотрагиваетесь до меня, вы становитесь нежным. — Ее изумило, что после всего произошедшего она могла говорить, поэтому она быстро сменила тон, добавила в голос некоторую неуверенность. — Я не хотела признаваться в этом самой себе, а тем более и вам, но обнаружила, что я… я жажду ваших прикосновений.

Боже милостивый, она начала осваивать искусство лжи. Выражение его лица изменилось. Она могла утверждать, что он хотел ей поверить. В этот момент у нее в горле возникло неприятное чувство напряженности.

— Если бы тебе так сильно хотелось моего тела, то ты не стала бы столько ждать, чтобы соблазнить его и снова доставить себе удовольствие. Мне что, нужно научить тебя всем проделкам, на которые способны потаскухи?

В этот раз ее это не оскорбило, так как она поняла, что с его стороны это было попыткой подавить в себе соблазн поверить ей. Он думал, что ни одна женщина не может хотеть близости с ним просто так, без каких-то тайных намерений. Ровена вспомнила слова Эммы о том, что все женщины благоговели перед нею за то, что она не боялась Уоррика. И Милдред говорила, что половину своей жизни он был таким, как сейчас — жестоким и мстительным. Какая же женщина захочет искренней близости с ним, если она его боится? Какое-то мгновение Ровена размышляла о том, почему она перестала его бояться, затем, положив руку на грудь полусидящего Уоррика, толкнула его обратно на кровать.

— Может быть, милорд Уоррик, вы научите меня, — тихо произнесла она, склоняясь над ним. — Мне кое-что говорили об этом, но я не стану возражать, если узнаю об этом больше.

Ее рука скользнула под покрывало, и, к своему изумлению, она обнаружила, что у него не было иммунитета от близости их тел, как, впрочем, и у нее. Ее прикосновения к нему не прошли бесследно. Для нее это должно было бы быть трудно. Она должна была бы заставлять себя делать это. Но все оказалось легко, слишком легко, — ей это нравилось. Кстати, так же, как и ему. Его дыхание участилось, и он закрыл глаза. Через какое-то мгновение она оказалась на спине, его губы плотно прижались к ее губам, и руками он проделывал то, что делала она, как бы мстя за ту сладкую пытку, которой она его только что подвергла.

Но перед тем как он успел дать Ровене то, чего ей отчаянно хотелось, в спальню, по своему обыкновению, без предупреждения вошел Бернард. От смущения бедный юноша покрылся красными пятнами, когда понял, что Уоррику может не понравиться то, что его побеспокоили, но нужно было воздать ему должное, ибо он попытался покинуть помещение, пока его не заметили увлеченные своим делом обитатели постели. Но Уоррик слишком поднаторел в войнах, чтобы мгновенно не среагировать на нарушителя спокойствия.

Он приподнял голову и прорычал:

— Что?

Но Бернард, заикаясь, смог только произнести:

— Отец… здесь… с невестой.

Ровена со смущением восприняла это известие. Так как отца Уоррика не было в живых, то оруженосец мог иметь в виду или своего собственного отца, или кого-то из двух тестей Уоррика. Но слово «невеста» почти сбило с толку ее обострившееся восприятие. Однако Уоррик совсем не удивился этому малоприятному сообщению.

— Они приближаются к Фалкхерсту или уже здесь?

От спокойствия, с которым был задан этот вопрос, к юноше вернулось самообладание.

— Они уже в Парадном зале, милорд, и им очень хотелось бы вас видеть. Должен ли я сказать им что?…

— Ничего не говори им. Я буду там через минуту, чтобы поприветствовать их. — Из его ответа Ровена поняла, что Уоррик не собирался заканчивать то, что они собирались сделать. Протестуя, все ее тело заныло. Ее лицо было абсолютно бесстрастным, когда он снова обратил на нее свое внимание.