– Нет, я…

– Это может бросить на тебя тень?

– Нет!

– Была какая-то еще причина для того глупого состязания, помимо той, что ты уже упомянул?

– С моей стороны было ошибкой заговорить об этом. Оставим эту тему.

– Я не могу! – воскликнула она, наклоняясь вперед и глядя на него темно-синими, блестящими от переполнявших их слез глазами. – Разве ты не видишь, что я не могу?

– Я тоже не могу.

Он откинул голову и уставился в пустоту. Наконец продолжил:

– Ничего особенного, кроме того, о чем я тебе уже давно рассказал, не произошло. Нас там было шестеро, в лунном свете, на пустом дуэльном поле под дубами. Мы разбились на пары. Сначала это было просто состязание в умении владеть шпагой. Мы все были слегка навеселе, некоторые из нас даже больше, чем навеселе. Мы много смеялись, скользя по росистой траве. Потом я уколол Жана в руку, и он вдруг взорвался от ярости. Никогда до этого я не думал, что Жан обижен на меня за мое приобретенное долгим трудом умение владеть клинком, но, очевидно, так оно и было. Более того, я повредил его новый сюртук.

– Сюртук, – она повторила это слово так, будто в нем не было никакого смысла.

– Это может звучать очень смешно, такая тривиальная вещь, но люди и раньше умирали за меньшее, чем порванный сюртук. В любом случае Жан не вложил свою шпагу в ножны, а потребовал, чтобы мы продолжили бой. Он нанес удар, я парировал его, и приготовился атаковать, все время продолжая уговаривать его понять бессмысленность всего этого.

Это было не все, Аня понимала это по выражению его лица и интонации голоса. Она не хотела ничего больше слышать, но что-то внутри толкало ее узнать все до конца.

– А потом?

– Во многих фехтовальных движениях существует такая точка, после которой уже невозможно вернуться в исходное положение. Я устремился навстречу ему, намереваясь еще раз уколоть его в руку в качестве предупреждения. Он поскользнулся на мокрой траве, и начал падать мне навстречу. Кончик моей шпаги попал…

– Не надо! Пожалуйста!

Ее грудь взволнованно поднималась и опускалась, Аня прерывисто дышала, а сердце билось так сильно, что ей казалось, она слышит, как глухо звенит корсет от его ударов. Она вцепилась руками в ручки кресла. Когда его голос замолк, Аня закрыла глаза, но картина дуэли, которую он вызвал в ее воображении, все еще стояла у нее перед глазами.

– Ты сама просила, – в его голосе слышалась усталость.

Она подняла ресницы и посмотрела на него, ощущая на сердце свинцовый холод. В сумраке комнаты его лицо казалось бледным, на щеках и подбородке начала пробиваться щетина, а на лбу блестели капельки пота. Выражение его лица было мрачным, но взгляд темных глаз был спокоен.

– Твое мастерство, – с язвительной горечью сказала она. – Так ты называешь свою способность убивать людей на дуэли? Каково это – знать, что ты можешь по собственной воле лишить человека жизни? Тебе это нравится? Ты лучше себя чувствуешь, если знаешь, что другие тебя боятся?

Его лицо напряглось и тут же снова расслабилось. Когда он заговорил, его голос звучал спокойно:

– Я никогда не стремился к дуэлям и не убил ни единого человека, если у меня была возможность.

– Да ну! Ты, конечно же, не думаешь, что я в это поверю.

– Я повторяю…

– А как насчет Муррея? Ему и в голову не пришло бы бросить тебе вызов, никогда в жизни!

– Просто удивительно, что может сделать молодой человек, если думает, что это может поднять его престиж. Половина дуэлей, в которых я принимал участие, была спровоцирована юнцами, которые думали, что было бы неплохо, если бы они могли сказать о себе, что пустили кровь Равелю Дюральду.