– Он может обеспокоить твоего будущего мужа.

– Поскольку я не собираюсь выходить замуж, то это не имеет никакого значения.

– Ты добираешься прожить остаток своей жизни подобно монашке? Забавно.

Она вскочила и сердито сказала:

– Не вижу в этом ничего забавного! Ты тоже, по-моему, не очень-то стремишься к браку!

– Мужчины могут прекрасно прожить и без этого.

– Да, конечно, но ведь это не одно и то же, не так ли? А как же общение, дети, дом и… и любовь? – Ее слова были несколько бессвязными, но она не обратила на это внимания.

– Что, как?

– Разве они не имеют никакого значения?

– Имеют, – ответил он. – Они имеют большое значение, но так как их у меня, по всей вероятности, никогда не будет…

– Почему это?

– Наверное, потому, что я не совсем джентльмен?

За его шутливым тоном была слышна горечь, и Аня, услышав это, почувствовала неожиданную симпатию к нему. Несмотря на всю свою браваду, славу дуэлянта и успех у женщин, он не знал удовлетворения. Смерть Жана по-своему преследовала не только ее, но и его. Более того, из-за своего происхождения он оказался за пределами магического круга креольского высшего общества, как и она сама из-за текущей в ее жилах американской крови.

В волнении она отвернулась от него и примялась мерить шагами расстояние от окна до угла комнаты. Она не хотела смотреть на него, не хотела признать, что между ними существует определенная связь. Она хотела ненавидеть его, винить его в том, что стало с ее жизнью, в ее пустоте и бессмысленности. Она не хотела думать о том, что он может испытывать боль и раскаяние, голод и холод, одиночество и страх, но хотела думать о нем как о Черном Рыцаре, одетом в стальные доспехи, жестоком и яростном убийце. Она не хотела признаться себе в том, что вид его длинного худого тела, мускулистых плеч, бронзового лица и бездонных черных глаз заставлял ее воспринимать его как привлекательного мужчину. Вместо этого она предпочла бы считать его отталкивающей безобразной личностью с исковерканной душой.

Она подняла глаза к маленькому зарешеченному окну, за которым было видно серое низкое небо ранней весны, глубоко вздохнула, а затем сделала медленный выдох. Когда сочла, что снова может разговаривать спокойно, без вражды и горестной дрожи в голосе, она повернулась лицом к кровати.

– Я пришлю тебе поесть что-нибудь другое, наверное, картофельный суп, бифштекс и бутылку вина. После этого, если хочешь, я могу приказать приготовить ванну. И… я могла бы поискать бритву отца и ремень, чтобы наточить ее.

Он сел и, прищурившись, посмотрел на нее.

– Ты очень заботлива.

– Вовсе нет, – с холодной вежливостью ответила она. – Тебе еще что-нибудь нужно?

– Рубашка была бы очень кстати, если у тебя она есть.

В его тоне не было даже нотки требовательности. Аня подумала, что после того, как она же порвала его рубашку на бинты, ей нужно найти ему какую-нибудь рубашку взамен. Ничего не выражающим голосом она сказала:

– К сожалению, я отдала большую часть отцовской одежды его камердинеру, но недавно я купила рабам красные фланелевые рубашки, одну из них могла бы тебе прислать, если ты не возражаешь.

Он улыбнулся, и в его глазах засветилось веселье.

– Ты думаешь, я оскорблюсь? Поверь мне, я буду только благодарен. Фланелевая рубашка отлично согревает.

– Очень хорошо, я пришлю. – Она отвернулась и направилась к двери.

– Аня?

Все так же стоя спиной к нему, она замерла, – Меня зовут, – сдержанно сказала она, – мадемуазель Гамильтон.

– Какое-то время ты была для меня Аней.

Низкий тембр его голоса заставил ее вздрогнуть, хотя она не совсем уловила смысл его слов.