Приближаясь к ферме, Хардман услышал два выстрела, сопровождавшихся шумным хлопаньем крыльев. Это Джим Стокс в своей красной шерстяной шапке, высоких сапогах и армейской шинели стрелял в стаи голодных голубей, которые разворовывали брюссельскую капусту его хозяина.

Звук выстрелов напугал Пола Каннингема. Он и Энни Стотт, с тех пор как услышали новости по радио о том, что полиция будет осматривать все уединенные дома, поочередно дежурили днем у окна. Если же этот визит произойдет ночью, то Пол должен задержать полицейских разговорами внизу, пока Энни не сделает необходимых приготовлений наверху.

Пол видел, как полицейский миновал ворота фермы, и поспешил предупредить об этом свою компаньоншу. Тридцать секунд спустя Энни уже была в комнате Люси, протягивая ей стакан апельсинового сока. Люси быстро его выпила. Наркотик подействовал почти немедленно. Энни раздела бесчувственную девочку, натянула на нее пижаму, отнесла в комнату, которую прежде занимал Ивэн, впихнула в кровать, а вокруг ее шеи обмотала кусок материи, смоченной камфорным маслом, и такой же компресс положила ей на грудь под пижаму. Теперь Люси лихорадило, и она тяжело дышала.

Перед тем как задернуть занавески, Энни быстро оглядела комнату. Все казалось в порядке. Нет, здесь было очень холодно для комнаты больного ребенка. Здесь постоянно должен гореть электрический камин. Нищенское детство приучило ее к тому, чтобы не тратить зря топливо. В этом и была ее беда. Она включила обе батареи камина, внутренне ругая себя за ужасную ошибку, которую чуть не совершила. Они не должны впускать сюда полицейского, пока комната не нагреется.

Энни Стотт понимала, что, с тех пор как Ивэн исчез, ситуация изменилась. Ни по радио, ни в газетах о нем ничего не было слышно. А это могло означать, что гнусный мальчишка проболтался и полиция здесь для того, чтобы поинтересоваться насчет него, а не Люси. Тревога, вызванная этим соображением, выбила ее из колеи: она все еще стояла у раздвинутых занавесок, смотря в сторону хозяйственных построек, совсем забыв о том, что не привела в порядок постель в комнате Люси.

Полицейский Хардман вошел в кухню на ферме.

— Здравствуйте, мистер Туэйт. Еще одна неприятность. Не похитили ли вы недавно какого-нибудь ребенка?

— Чертовски не похоже, Берт. Своих хватает. Мерзкое это дело.

— И когда только погода наладится? Моя жена сильно простудилась. Болеет тяжело.

— Мы попали в хорошую заварушку, если вы меня спрашиваете. Мать!

Миссис Туэйт вышла, торопясь.

— Слышала ваш голос, мистер Хардман. Что случилось? Хозяин опять не так заполнил анкету?

— Предложи Берту чашку чаю, мать. Он ищет ребенка, которого украли.

— Ну, он не найдет здесь его, бедняжку. Считаю, что это просто позор. Три куска сахару, мистер Хардман?

— Спасибо. — У Хардмана были пушистые усы, и он пил чай, громко причмокивая. — Ваши ребята не видели кого-нибудь, похожего на пропавшего ребенка? — важно спросил он.

— Если бы они видели, то мы бы вам сказали, — ответила миссис Туэйт чуть резко. — Хотите осмотреть дом?

— Я-то не хочу, миссис. Мне приказано это сделать.

— Мать, не лезь в бутылку. Берт находится при исполнении служебных обязанностей.

— Это все процесс исключения, — сказал Хардман, отдуваясь в усы. — Только быстро осмотрю все, понимаете? А как те люди в Коттедже контрабандистов?

— Мы мало видимся, — сказала миссис Туэйт. — Эта доктор Эверли пренеприятная штучка. Считает, что ее племянник слишком любит моих ребят.

— Ну-ну, мать. Ивэн слабого здоровья. Джим сказал, что сегодня он опять в постели.

— Они давно тут?

— Две недели. Молодой мистер Каннингем, это ее брат, приехал сначала, за несколько дней до миссис Эверли и мальчика.