— Из Кабача ты поедешь дальше? — дружески спросил он.

— Нет.

— Значит, хочешь кого-то навестить?

— Именно.

— Можно узнать — кого? Ты ведь здесь никого не знаешь, а я мог бы указать тебе дом.

— Я еду к Али Сахафу.

— О, я его знаю, могу показать его дом.

Разговор снова прервался, беседовать мне не хотелось, ему, видно, тоже. Так мы и ехали молча.

Лесная тропа все круче забирала вверх. Мы достигли высоты, указанной пекарем, и места, где колеса повозки повернули на юг. Но были видны следы и в западном направлении. Мы тоже туда поехали и вскоре добрались до ручья, о котором и шла речь.

Через некоторое время перед нами открылась поляна, на краю которой стоял низкий, продолговатый дом. Он был грубо сложен из камней, а крыша покрыта Дранкой. Видны были дверь и окошечко, а в крыше имелось отверстие для дыма. Мощные ели простерли над постройкой зеленые лапы; сооружение выглядело явно заброшенным. Мой спутник кивнул на хижину и сказал:

— Там живет нищий.

При этом он не сделал попытки остановить лошадь. Это вызвало у меня подозрение, однако я его не выказал. Лишь притормозил вороного и спросил, как зовут того нищего.

— Сабах.

— Не он ли был вязальщиком метелок?

— Он.

— Тогда мне к нему очень надо заскочить — передать кое-что.

— Давай, это наверняка ему нужно. А я поеду вдоль ручья, ты меня нагонишь.

Он действительно поехал. Если бы он слез вместе со мной, мне следовало бы удвоить внимание. Сейчас же я чувствовал себя в безопасности. Я приблизился к хижине и объехал ее, чтобы убедиться, нет ли кого вокруг. Дубы и буки стояли достаточно редко, и я легко углубился в лес. Никаких следов присутствия человека не было видно.

Сначала я укорял себя за подозрительность — бедный, больной нищий, что он мог мне сделать? Засады здесь не было, по крайней мере вблизи хижины, в этом я был уверен. Если меня что и ждало, то только внутри дома, а там уж я как-нибудь справлюсь!

Возле двери я слез с лошади, но привязывать ее не стал, чтобы в любой момент вскочить и ускакать. С револьвером в руке я медленно вошел внутрь.

Дальше красться не имело смысла — это я понял с первого взгляда. Внутреннее помещение представляло собой единое пространство, причем такое низкое, что я касался головой потолка. Я увидел почерневший камень-очаг, несколько черепов лошадей и ослов, служивших сиденьями, а в левом дальнем углу — ложе, устланное листьями, и на нем — неподвижное человеческое существо. Рядом на полу лежали черепок, разбитая бутылка, нож и еще какие-то мелочи. Чего бояться?

Я вытащил посылку и приблизился к ложу. Человек по-прежнему не шевелился.

— Добрый день! — приветствовал я его.

Он медленно повернулся, уставился на меня и спросил:

— Что прикажете, господин?

— Тебя зовут Сабах?

— Именно так, господин!

— Тебе знаком красильщик Бошак?

Тут он принял сидячее положение и, заметно повеселев, ответил:

— Еще как знаком, господин.

Он действительно выглядел больным и бедным. На нем были одни лохмотья, едва скрывавшие худое, тщедушное тело. Глаза с любопытством уставились на пакет, который я держал в руках.

— Он шлет тебе вино и выпечку. — С этими словами я наклонился к его кровати, чтобы развязать сверток.

— О Господи, как ты добр, а я так голоден! — глаза его горели.

Что это — действительно голод или в этом таится что-то опасное и непредвиденное для меня? Я даже не успел додумать.