Но самого главного ты еще не знаешь. У киаджи есть в Измилане сестра, муж которой — брат Жута.
Это было такое важное сообщение, что я в волнении приблизился к нему на шаг.
На Балканском полуострове в те времена с разбойниками никак не могли справиться; как раз в эти дни газеты то и дело сообщали о всевозможных нападениях, поджогах, восстаниях и иных событиях, свидетельствовавших о нестабильности обстановки в регионе. Там, наверху, в горах Шар-Дага, между Присренди и Какан-дели, заставил говорить о себе некий штиптар, собравший вокруг себя недовольных и рыскавший от плоскогорья Курбечка до долины Бабуны. Говорили даже, что его видели в ущельях Пирин-Дага и что на плоскогорье Деспото у него имеются верные люди.
Его настоящего имени никто не ведал. Эль-Асфар, Сары, Жут — его называли по-разному, в зависимости от языка, которым пользовались. Все эти слова означают «желтый». Наверное, все дело было в желтухе.
«Жута» в сербском языке — женский род от «жут» и означает «желтая».
Итак, жута, жена брата штиптара, оказалась родственницей моего киаджи! Было о чем подумать! Но ни в коем случае нельзя было давать ему знать, что я в курсе этой тайны.
— Что-нибудь еще можешь мне сообщить? — спросил я его.
— Нет, а тебе этого недостаточно?
— Нет, что ты. Но как случилось, что ты вот так, запросто, выдал своего начальника?
— Эфенди, он нехороший человек. Никто не может возразить ему, и все страдают от его несправедливости.
— Кто-нибудь еще знает, что ты беседовал со мной?
— Нет, и прошу тебя никому не говорить об этом.
— Буду нем как рыба.
На этом я решил было закончить разговор, но тут . вспомнил, что упустил одну важную вещь.
— Тебя знают в Измилане?
— Да.
— Значит, тебе знаком шурин киаджи?
— Да, я его знаю.
— Кто он?
— Он кузнец-оружейник, у него имеется и кофейня, где заключаются сделки по продаже оружия.
— Где он живет?
— В переулке, ведущем к деревне Чатак.
— Благодарю тебя. Но ты тоже молчи. Мы с тобой не знакомы, договорились?
Я вернулся в дом. Похоже, эти двое не догадывались, зачем я выходил из дома. Халеф тут же выскочил наружу.
— Теперь, — продолжил я прерванный разговор, — мне хотелось бы узнать, что этому бывшему сборщику податей из Ускуба от тебя надо.
— Он расспрашивал о дороге.
— Дороге куда?
— В Софалу.
Софала располагалась на юге, тогда как я был убежден, что три беглеца ехали на запад. Этот храбрец киаджа собирался сбить меня с верного пути. Я, конечно, не подал виду, что заметил очередную ложь, и продолжал:
— Скажи, ведь правда, что Манах эль-Барша приехал из Эдирне?
— Да, это так.
— Итак, он следовал через Саманку, Чингерли и Ортакей на запад и неожиданно повернул на юг. Если ему нужна Софа ла, он должен был ехать через Татар, Аду, Шаханджу, Димотику и Мандру. Зачем же он сделал крюк часов этак на шестнадцать?
— Я его не спрашивал. Видимо, он не хотел, чтобы его видели, ведь его хотят поймать. Наверное, решил обмануть полицию.
— Может быть.
— Ты тоже его ищешь? Хочешь поймать?
— Да.
— Тогда следуй путем, который я тебе указал.
— Это ты очень хорошо сказал. Но живет ли кто-нибудь из твоих родственников в южном направлении, к кому бы я мог обратиться при необходимости?
— Нет.
— Ни брата, ни сестры?
— Никого. |