— Ежели я вамъ, Дунечка, что-либо такое, то это любя васъ, вѣрьте совѣсти! глубоко вздохнулъ обжигало.

— Подите вы! Ежели-бы любили меня, такъ на пиво-бы мнѣ не жалѣли, а то вонъ какія слова: «я пива не пью». Вонъ Леонтій любитъ меня, такъ скажи я ему, чтобъ онъ дюжину пива выставилъ — онъ и насчетъ дюжины не постоитъ. Вотъ это любовь!

Обжигало не находилъ словъ для отвѣта и только тяжело вздохнулъ, горько улыбнулся и махнулъ рукой.

— Нечего рукой-то махать! Я правду говорю, продолжала Дунька. — Вы на угощеніе жадный.

— Да конечно-же правду, поддакнула Матрешка. — Вотъ я всегда съ ней, а хоть-бы вы разъ ее опотчивали.

— Насчетъ гостинцевъ — сдѣлайте одолженіе, хоть сейчасъ, предложилъ обжигало. — А когда вы Дунечка, пиво или вино пьете, у меня сердце кровью обливается.

— Ну, пошли, поѣхали! Старая пѣсня! отмахнулась Дунька.

— Такая вы молоденькая дѣвушка, такой, можно сказать, бутонъ прекрасной красоты — и вдругъ…

— Ежели вы не бросите вашихъ глупыхъ разговоровъ, то мы попросимъ, чтобъ наши порядовщики отогнали васъ отъ насъ, строго замѣтила Дунька. — Что это такое въ самомъ дѣлѣ! Любовью хвалитесь, а сами, какъ ржа желѣзо, точите меня.

— Хорошо, молчу-съ, покорился обжигало и прибавилъ:- но когда-нибудь у меня съ вами обширный разговоръ насчетъ этого будетъ.

— Никогда не будетъ, потому я слушать не стану.

— Мнѣ хочется, Дунечка, чтобъ вы при вашей красотѣ были скромная дѣвица… Вы будете скромная дѣвица и тогда я…

— Пойдемъ, Матрешка, отъ него прочь. Хуже горькой рѣдьки онъ мнѣ надоѣлъ, произнесла Дунька и, взявъ подругу за руку, сдѣлала нѣсколько шаговъ.

— Постой, Дуня, постой! остановила ее та и, обратясь къ обжигалѣ, прибавила:- Вы вотъ давеча насчетъ гостинцевъ говорили, такъ ужъ попотчуйте насъ хоть гостинцами сейчасъ, что-ли.

— Въ лучшемъ видѣ!.. встрепенулся обжигало и полѣзъ въ карманъ за деньгами. — Чего прикажете: пряниковъ, орѣховъ, подсолнуховъ или карамелекъ?

— Пряники у насъ есть, а принесите изъ лавочки орѣховъ и карамелекъ, отвѣчала Матрешка. — Кедровыхъ орѣховъ и карамелекъ, Дуня?

— Ничего не надо. Чортъ съ нимъ. Найдутся и другіе, которые купятъ.

— Зачѣмъ-же такія слова, Дунечка? Насчетъ нехмельныхъ угощеній я со всѣмъ сердцемъ и въ лучшемъ видѣ… заговорилъ обжигало, вынимая деньги.

— Ну, бѣгите скорѣй за орѣхами и за карамельками, посылала его Матрешка — Дуня будетъ ѣсть ваше угощеніе. Я уговорю ее.

— Зачѣмъ-же самому бѣжать? Я пошлю кого-нибудь изъ мальчишекъ, онъ и принесетъ, а самъ побуду около васъ и Дунечки. Васютка! Вотъ тебѣ деньги. Бѣги въ лавочку къ Гусакову и купи фунтъ кедровыхъ орѣховъ и полфунта карамелекъ. Да живо! Чтобы одна нога здѣсь, а другая тамъ. За работу пятачокъ получишь. Поворачивайся! командовалъ обжигало.

Мальчишка взялъ деньги и побѣжалъ.

— Присядемте, Дунечка, на скамеечку. Вотъ скамеечка за воротами есть свободная, предложилъ обжигало.

— Ну, вотъ еще, сидѣть! Я и въ трактирѣ въ лучшемъ видѣ насидѣлась. Я теперь танцовать буду. Гвоздь! обратилась она къ мужику съ гармоніей. — Чего ты зря на гармоніи-то ноешь! Сдѣлай намъ пѣсню для кадрильки. Дѣвушки! Чего вы стали? Давайте танцовать кадриль. Матрешка! Пойдемъ! Я съ тобой буду танцовать.

— Да я по кадрильному-то не умѣю, отвѣчала Матрешка.

— Научимъ. Не мудрость какая. Ходи да вертись, вертись да ходи — вотъ и вся недолга.