Может быть, та шлюха, что еще оставалась на ступенях старинного здания, нашла клиента, пока я парковал машину, и теперь Виктория могла встать на ее место, не опасаясь, что вторгается на чужую территорию. По бульвару или поросшей деревьями набережной прошли два подозрительных типа. Они что-то сказали ей, я не расслышал что, какую-то грубость. Я услышал только, что она ответила им так же грубо, и они замедлили шаг, словно собирались проучить ее. Я подумал, что мне, наверное, придется за нее вступиться, защитить ее, стать ей наконец в чем-то полезным – благодетельный вампир! – и снова, наперекор собственным интересам, установить с ней отношения. Хотя бы на эту ночь. Иногда нельзя не вмешаться: не остановить руку с ножом, нацеленным в чей-то живот (если видишь, что эта рука уже занесена), не оттолкнуть в сторону человека, чтобы ему не снесло голову деревом, поваленным бурей (если видишь, как дерево закачалось). «Подстилка! Потаскуха!» – кричали они ей. «Пошли в задницу!» – ответила она, и этим все кончилось. Те двое зашагали дальше в темноту, время от времени оборачиваясь к ней, чтобы выкрикнуть еще какую-нибудь гадость, и скоро исчезли из виду.
Лишь через две минуты около Селии, или Виктории, остановилась машина, только она подъехала не с Эрманос Беккер, как я, а со стороны Кастельяна. Это тоже был красный «гольф» – похоже, что мы, владельцы таких машин, все одинокие полуночники. Сейчас она стояла ко мне спиной, так что я мог приблизиться еще на несколько шагов. Я вышел из-под навеса бара. Теперь меня было хорошо видно, хотя я по-прежнему лепился к стене, как ящерица. Я хотел слышать и видеть, я надеялся, что, может быть, они не договорятся – этот тип в машине может оказаться скупердяем или не вызвать доверия у Виктории. Она подошла к краю тротуара, и я подумал, что сейчас он откроет ей правую дверцу и мне не удастся его увидеть. Но я увидел его, потому что он открыл дверцу со своей стороны и вышел из машины. Они с Викторией разговаривали, стоя по разные стороны машины, он опирался левой рукой на открытую дверцу. Хотя она стояла ко мне спиной, я понял, что она применила уже знакомый мне прием: сунула руки в карманы и распахнула плащ, чтобы продемонстрировать тело. С этой женщиной я только что пережил близость, которая (даже если полной близости помешала резинка) рождает иллюзию глубокой и прочной связи. Я снял плащ, чтобы, если мужчине вдруг вздумается посмотреть в мою сторону, он не сразу меня заметил. Я перекинул плащ через руку и поежился от холода. «Сколько за четверть часа? У меня времени мало», – услышал я его слова. Ее ответа я не расслышал, но цена, видимо, была приемлемая, потому что он кивнул, и это означало: «Садись!» Он не раздумывал и не колебался. Мужчина снова сел в машину, Селия сама открыла дверцу со своей стороны, машина рванулась с места, и они скрылись из виду: у него было мало времени. Ему было столько же лет, сколько сейчас мне, у него были редкие светлые волосы, мне показалось, что выглядел он вполне прилично: достаточно хорошо одет, не пьян, не похож на сексуально озабоченного или ненормального. Мне захотелось, чтобы он оказался врачом. Может быть, он знал, что скорее заснет, если перед сном трахнет кого-нибудь – полезная разрядка после восьмичасового дежурства в клинике, где полно усталых медсестер в белесых чулках с катышками около шва. Я вдруг почувствовал тоску одиночества, какую испытывают убийцы, какую испытывал тот вампир из фильма «М». Все проститутки уже покинули это место, а одна из них сейчас, пока я стою тут один, против моей воли проделает со мною то, что обозначалось глаголом ge-licgan, превратит меня в одного из тех, кого обозначало забытое существительное ge-for-liger, a может быть, не спрашивая моего на то согласия, навсегда превратит меня в ge-bryd-guma этого типа, этого якобы врача, которого я видел мельком и издалека и у которого в отличие от меня так мало времени. |