|
Руиберрис расстегнул плащ, чтобы продемонстрировать свои грудные мышцы, мы сняли перчатки. У дам не было с собой биноклей, и нам пришлось одолжить им свои. Было ясно, что пятого, самого главного, заезда они не дождутся – и отлично, мы не хотели жертвовать этим удовольствием. Без биноклей, да еще в таком тумане мы ничего не видели и не знали, что происходит, Лали ошиблась и крикнула, что первой пришла та лошадь, которая на самом деле пришла не первой, – она хотела, она так страстно желала, чтобы выиграла лошадь, на которую она поставила свой последний грош. Никто из нас ничего не выиграл, и мы тут же в гневе порвали свои билеты в мелкие клочки. Девушки, правда, немного подождали, надеясь, что кого-нибудь дисквалифицируют и лошади, на которых они ставили, окажутся в числе победителей. Пора было идти в бар возле паддока, проделать в очередной раз тот же путь – туда и обратно, – который мы обычно повторяем на протяжении всех шести заездов: в этом и заключается главное удовольствие – провести в баре полчаса в ожидании очередного заезда, – иногда там случается пережить незабываемые минуты.
– А почему все отменилось? – спросил я Аниту, когда мы уже сидели за столиком и ей принесли кока-колу. Ее шляпка все еще была у меня и порядком мне надоела. – Мне казалось, что речь шла об очень важном деле? К тому же я полагаю, что у вашего шефа все расписано заранее и менять ничего нельзя. – В принципе да, это так и есть, но у бедняжки так часто бывает депрессия, что иногда ничего другого не остается, как только все отменить. Лучше отменить сразу, чем постоянно откладывать, переносить и передоговариваться. – Наверное, те, встречи с кем он отменяет, бывают этим очень недовольны? Они, наверное, чувствуют себя задетыми, обиженными? Не бывает дипломатических инцидентов из-за этого? Она посмотрела на меня строго, поджала накрашенные губки и высокомерно ответила: – Знаете что, а не пошли бы они все? Он и так делает намного больше того, что должен. Его и так в каждую дыру готовы засунуть. А он ведь один, понимают они это своими дерьмовыми башками? – Она ужасно сквернословила, но кто в наши дни не сквернословит? – Потому-то его и зовут Единственный? – спросил я. – Вы его именно так зовете? То есть вы так к нему обращаетесь? Этот вопрос вызвал у нее раздражение. Ей явно не нравилось, что прозвища, употреблявшиеся в самом интимном кругу, становились достоянием посторонних. – Вы, сеньор Руиберрис де Торрес, слишком много хотите знать. Настоящий Руиберрис де Торрес, сидевший недалеко от нас, инстинктивно вытянул шею, услышав свое имя. Он не знал, о чем мы говорили: Лали оказалась болтушкой, она молола всякую чушь не закрывая рта. – Я надеюсь, что ваш шеф отменил свое выступление не потому, что у него что-то случилось? – Нет-нет, с ним все в порядке, постучите по дереву. – И она схватила деревянные зубочистки, которые стояли в фарфоровом стаканчике на стойке бара. – Он просто очень устал, не рассчитал сил. Его постоянно о чем-нибудь просят, а он старается ублажить всех. И спит он плохо в последнее время. Раньше такого не было. И часто кажется подавленным и ко всему безразличным. Может быть, это пройдет, это у него началось не так давно. Он говорит, что, как только он ложится в постель, ему в голову начинают приходить разные мысли, которые не дают ему уснуть. А иногда мысли приходят во сне, и он просыпается. – Обычная бессонница, – ответил я. – Иногда мысли одолевают так, что их не могут побороть усталость и сон, а если и заснешь, то во сне все равно думаешь. – Со мной такого никогда не случалось, – сказала Анита. Она и впрямь казалась человеком очень здоровым. Ничего удивительного, что Only the Lonely было приятно видеть ее рядом. |
