– Я так не думаю, что ты, извини. У тебя и семья, наверное, есть?

– Есть где-то, я с ними не общаюсь. О них меня не спрашивай! – И добавила сердито: – У меня много знакомых, знаешь!

– Все, все, прости! – сказал я.

Разговор не клеился. Я решил молчать. Иногда мне казалось, что это точно Селия и что лучше нам перестать притворяться и поговорить открыто, но тут же я ясно видел, что это не она, что эта женщина просто необыкновенно похожа на Селию, словно это Селия, но прожившая совершенно другую жизнь, словно ее когда-то – еще в колыбели – подменили, как в сказках или в трагедиях из жизни королей: лицо то же, но воспоминания другие, другое имя и другое прошлое, в котором не было меня (может быть, прошлое той маленькой цыганки, которая сидела на куче рухляди на тележке, запряженной мулом, мадонны старьевщиков, которая уворачивалась от веток старых кривых деревьев и на которую из окон второго этажа двухэтажного автобуса смотрели, жуя резинку, девочки из обеспеченных семей? Но вряд ли: она для этого слишком молода.).

Хотя объяснить это не так уж и трудно: граница зыбкая, не заметишь, как окажешься по ту сторону времени, за его черной спиной – сколько раз мы читали об этом в романах, видели это в жизни, в театре и в кино. Писатели, превратившиеся в нищих мудрецов; короли, оставшиеся без королевства, и короли, попавшие в рабство; принцы, брошенные в темницы и задушенные подушками; банкиры, кончающие жизнь самоубийством, и красавицы, ставшие уродинами после того, как им плеснули в лицо медным купоросом или полоснули ножом; вчерашние кумиры, подвешенные за ноги, как свиньи; дезертиры, сделавшиеся богами, и преступники, причисленные к лику святых; гении, отупевшие от пьянства, и коронованные паралитики, соблазняющие первых красавиц; любовники, убивающие тех, кто их любит. Граница очень зыбкая – не заметишь, как окажешься именно на той стороне, на которой меньше всего хочешь оказаться, нельзя удержаться на грани – все равно окажешься либо с одной стороны, либо с другой, достаточно сделать шаг, достаточно даже этого шага не делать.

– Долго еще будешь рулить? – на этот раз заговорила Виктория. – Готовишься к «Формуле-1» или уже начал думать, куда меня повезешь?

Достать твою карту? А то ты, может быть, заблудился? – И она открыла бардачок.

– Не торопись так, за это время я тебе уже заплатил, – ответил я раздраженно и резко захлопнул крышку бардачка. – И не жалуйся: тут сидеть лучше, чем мерзнуть на углу. Сколько времени ты там простояла?

– Это не твое дело, я о своей работе ни с кем не говорю. Мне хватает того, что я ею занимаюсь. – Она с остервенением жевала свою жвачку, и я открыл окно, чтобы выветрился запах мяты, смешанный с запахом ее духов (запах был приятный, но не из тех, что нравились Селии).

– Значит, ни о чем не хочешь говорить: ни о работе, ни о семье. Вот что значит получить деньги вперед.

– Не в этом дело, парень, – ответила она. – Если хочешь, я верну тебе эти деньги: расплатишься потом. Просто я здесь не для того, чтобы тебя просвещать. Всему свое место, понял?

– Ты здесь для того, чтобы делать, что тебе скажут, – я сам удивился, как мог я сказать такое (не важно кому – Виктории или Селии). Мы, мужчины, легко внушаем женщинам страх: стоит нашему голосу чуть зазвенеть металлом, стоит нам произнести одну фразу холодным резким тоном.