Было видно, что здесь потрудилась не только природа, но и руки людей. Кто-то позаботился придать арене ровную овальную форму и углубить ее таким образом, что всюду вокруг получилась отвесная стена высотой футов в десять, выложенная камнем. Войти и выйти можно только через единственные ворота.

    Или прямиком по стене...

    Вдруг где-то вдали раздался ужасающий рев, мгновенно прекративший в толпе всякие разговоры. Конан прислушался, и рев весьма ему не понравился. Если голос принадлежал быку, то этот бык отличался от обыкновенных, как, скажем, дракон от простого крокодила...

    Возобновившиеся было разговоры снова прекратились сами собой: ворота распахнулись, и на арену вступил Этцель. Большинство вождей сидело с другой стороны, и ему пришлось миновать столб. Проходя мимо, он не удержался и любовно похлопал свежее дерево. Потом приблизился к противоположному концу арены, поднял голову и некоторое время молчал, наслаждаясь долгожданным мгновением.

    - Три года назад, - наконец начал он гулким, раскатистым голосом, - я уже обращался к этому высокому собранию, предъявляя право мести за гнусное убийство и святотатство... Тогда я получил отказ. Моя обида - дело ничтожное, не стоило бы о ней и говорить, но оскорбления, нанесенного Царственному Быку, спустить я не мог! И вот я собрал вас всех сюда затем, чтобы на глазах у благородных вождей исправить причиненное зло...

    Вожди, по-прежнему мало что понимая, принялись взволнованно расспрашивать друг дружку. Этцель же повернулся к воротам:

    - Приведите жертву!

    Вновь заскрипела высокая створка, и в темном проеме возникла обнаженная женская фигурка. Женщину тянули вперед за веревку, надетую петлей на шею. Толпа зрителей сначала ошарашенно смолкла, потом разразилась бурей негодования: люди узнали Эльфрид. Стражник подвел ее к столбу, пропустил в кольцо конец веревки, связывавшей ее руки, и натянул так, что женщина была вынуждена подняться на цыпочки. Потом притянул ее ноги к столбу...

    Вождь, с которым дорогой разговаривал Конан, вскочил на ноги и яростно ткнул в Этцеля пальцем:

    - Объясни нам свое поведение, Этцель! Как смеешь ты подобным образом обходиться с женщиной благородного рода? Во имя Имира!.. Если ты не сумеешь доказать нам, что прав, то, клянусь, как только мы выйдем за пределы священной земли, твоя голова окажется у меня при седле!

    Толпа вооруженных мужчин одобрительно зарычала: очень многие здесь разделяли чувства вождя.

    - Вот именно! - прозвучал чей-то голос. - Если ты уж так помешался на мести за сына, кто запрещал тебе дать ей открытый бой? Ведь три года прошло! Но даже если бы ты и разбил ее в битве, честь обязывала бы тебя подарить ей быструю и достойную смерть! То, что ты творишь, есть попрание наших обычаев!

    Этцель поднял обе руки ладонями к зрителям, призывая к тишине.

    - Я забочусь не о своей мести, хотя она тоже достойна и справедлива, сказал он, - но о защите чести земного воплощения нашего Прародителя Царственного Быка... - Защитники Эльфрид понемногу замолкали и усаживались: всем хотелось услышать, что он скажет в свое оправдание. И Этцель продолжал: Хотя Эльфрид в момент своего пленения, увы, несколько пострадала, клянусь, ни я, ни кто-либо из моих людей даже пальцем не пошевельнет, чтобы лишить ее жизни. Она будет принесена в жертву Царственному Быку. Но ее сердце не будет пронзено, и древнее каменное лезвие не вспорет ей горло...

    Этцелю удалось завладеть вниманием толпы: теперь его слушали не перебивая.

    - Скажу вам даже больше, - продолжал он.