Они продолжали карабкаться вверх, хватая ртами разреженный воздух высокогорья. Однако от Конана не укрылось: чем выше они поднимались, тем меньше снега делалось на земле, а воздух становился ощутимо теплее. Потом он заметил, что у его спутников при дыхании перестал идти пар изо рта.

    - Теплее делается, - заметил Конан.

    - Значит, даже северный варвар способен кое-что ощутить, - хихикнул Ча. Моя - хороший учитель! Уже успела кое-чему твоя научить!

    Конан нежно погладил рукоять меча и поинтересовался:

    - А от разрубленного черепа твои амулеты помогают, паршивый ты кхитаеза?..

    - Я же и говорю - варвар, - пробормотал Ча. - На все у него один-единственный довод.

    - Которого, - ответил Конан, - в большинстве случаев вполне хватает...

    - Неужели все кхитайцы такие же болтливые, как этот?.. - спросил Куланн.

    - Да наверное, - предположил Конан. - У людей, живущих в городах, обычно другого дела нет, кроме как чесать языком...

    - У нас, у кхитайцев, по крайней мере есть возможность поговорить с умными людьми, - сказал Ча. - И о вещах, достойных обсуждения. Вот вам, киммерийцам, о чем беседовать? О коровах? О снеге? Потому вы такие и молчаливые. Зато мы, кхитайцы...

    Конан вдруг резко взмахнул рукой и зашипел, призывая к молчанию. Все трое замерли, напряженно вслушиваясь. Впереди по-прежнему было мало что видно, кроме зловещего свечения в небе, но зато начали доноситься звуки. Жуткие это были звуки. Хриплое пение. Пронзительные вопли. И низкий, ритмичный, глухой гром барабанов...

    - Точно души проклятые жалуются... - пробормотал Куланн.

    - Может, именно это вы и слышите, - заметил Ча.

    - Пока поближе не подберемся, не выясним, - сказал Конан.

    Они стали снова красться вперед - с удвоенной осторожностью, стараясь держаться под прикрытием камней и производить шума не больше, чем их собственные тени, скользившие по камням. Конан был приятно удивлен, заметив, что Ча двигался с той же бесшумной легкостью, что и они с Куланном, и для этого ему, кажется, даже к магии прибегать не пришлось. Росточком кхитаец был не больше двенадцатилетнего мальчишки-киммерийца, к тому же он находился в чужой для себя стране и шел навстречу неведомой, но явно смертоносной опасности... однако не было заметно, чтобы он испытывал страх.

    Видимо, примерно это же почувствовал и Куланн. Юноша подобрался поближе к Конану и шепнул:

    - А знаешь, по-моему, некоторые из цивилизованных народов совсем не так мягкотелы, как мне рассказывали...

    Конан ничего говорить не стал, только согласно кивнул.

    Джаганат рассматривал мертвое тело, лежавшее на мерзлой земле. Тело принадлежало очень молодому мужчине, почти мальчику. Лицо, так и не успевшее обрасти бородой, застыло в зверином оскале ярости и ненависти. Черные волосы разметались, серые глаза смотрели в пустоту. Правая рука еще держала черен длинного прямого меча с лезвием немного уже тех, что носили ваны. В другой руке мертвый юноша держал копье. Джаганат поднял голову и посмотрел на троих раненых, стоявших подле Старкада.

    - Неужели весь этот ущерб причинил какой-то сопляк?.. - спросил вендиец, обращаясь к вождю.

    - Я же тебе говорил, дерутся они как одержимые, - ответил Старкад. - А этот еще и исполнял поручение, причем такое, по его мнению, важное, что предпочел прорубаться сквозь отряд в сотню мужей, не желая обегать, как полагалось бы разумному человеку, кругом!

    - Что же за поручение? - поинтересовался Джаганат.

    Вместо ответа Старкад нагнулся и вынул копье из левой руки мертвеца.