Только сам Баскин, присев на корточки у распластанного на земле мохнатого тела, молча плакал. Шарик лежал неподвижно, казалось, он присел перед последним смертельным прыжком. Г олова пса была размозжена, но глаза все еще глядели на постепенно стихающее пламя, а угрюмо приподнявшиеся губы, обнажив бессильные теперь клыки, все еще угрожали кому-то.
4
Арсений Дмитриевич Пластов, высокий, подтянутый, с глубоко посаженными карими глазами, горбатым, несколько хищного вида носом и вьющимися каштановыми волосами, рано утром вернувшись с прогулки и открывая дверь с медной табличкой «К. с. А. Д. Пластов, присяжный поверенный», усмехнулся. Когда-то этот адрес на Моховой, 2, и медная табличка были известны многим, теперь же о них постепенно начинают забывать. Сам же он, хозяин таблички, тридцатишестилетний Арсений Пластов, за эти годы карьеры так и не сделал, застыл на все том же «к. с.», став адвокатом без клиентуры. Он, Арсений Пластов, которого еще в девятьсот четвертом весь Петербург считал модным начинающим юристом, выигрывавшим подряд все процессы, за которые брался, пал жертвой цеховой конкуренции. Да, именно так. Пожалуй, тогда, в девятьсот четвертом, он был слишком молод. И многого не учитывал. Был слишком независим, слишком смело выступал в печати против чинопочитания, негласной иерархии. Да и других, не нравившихся ему порядков и нравов, царящих в среде петербургской адвокатуры. Главным же, он это теперь отлично понимает, были его высокие гонорары. На адвокатов города они действовали, как красная тряпка на быка. Всего этого, вместе взятого, — независимости, гордости и гонораров — петербургская адвокатура ему не простила. Позже, размышляя над случившимся, он пришел к выводу: на него специально искали компрометирующие материалы. И, когда этих материалов так и не нашли, решили создать один-единственный материал. Увы, это удалось…
Все началось с сущего пустяка. Тогда, в девятьсот четвертом, он был принят в общество. И, как член общества, входил в один из закрытых клубов Санкт-Петербурга. Естественно, как было принято, играл там в карты. Именно после одной из карточных игр и произошел тот самый «сущий пустяк». Один из его партнеров по клубу, ротмистр лейб-гвардии гусарского полка, задержал карточный долг. Ничего особенного в этом не было, такое случалось и раньше, однако, когда при случае с улыбкой Пластов в клубе напомнил ротмистру, что хотел бы знать дату, когда уважаемый партнер отдаст долг, ротмистр неожиданно при всех назвал его шулером. Извинений, которых потребовал Пластов, не последовало, и Пластов просто вынужден был вызвать ротмистра на дуэль. Они стрелялись; ротмистр промазал, Пластов, отлично владеющий оружием, выстрелил вверх.
На следующий же день после дуэли Пластов от секундантов ротмистра узнал, что накануне инцидента тот получил анонимное письмо, в котором перечислялись якобы имевшие место случаи многочисленного шулерства Пластова. Добившись в конце концов встречи с ротмистром, Пластов объяснился, легко доказав, что письмо — фальшивка. Однако было уже поздно. Инцидент с обвинением и дуэлью получил широкое освещение в петербургской печати. Причем было ясно: все газеты явно действуют по чьему-то наущению. Ибо только этим можно было объяснить, что заголовки всех без исключения публикаций представляли собой один из вариантов фразы: «Известный адвокат Пластов обвиняется в шулерстве».
Вскоре после этого происшествия городская коллегия адвокатов, действуя явно тенденциозно, исключила Пластова из своих рядов. Конечно же, Пластов подал апелляцию и через два года, приведя неоспоримые доказательства своей невиновности, добился восстановления. Однако время сделало свое: репутация, а с ней и клиентура были для него практически потеряны. Так что все эти годы он еле тянул, растягивая как только можно накопленные ранее средства.
Пластов вошел, прикрыл дверь. |