|
— Отец мой, старый морской волк — краса всех ливорнских моряков — хотел и из меня сделать моряка, но не принял во внимание, что у меня язык длинный. Умирая, он оставил мне бриг, которым я, конечно, не был в состоянии командовать: я в это время вел веселую жизнь болонского студента, которому мало дела до свода законов. Однажды ночью — не могу сказать, прекрасной или не прекрасной, — после нескольких выпитых бутылок шампанского, началась игра, и когда я проснулся на следующий день к полудню, брига у меня уже не было. Я проиграл все до последнего якоря, и бриг уплыл к черту.
— Та же история, — со вздохом сказал граф. — Туда же пошли мои лошади и луга, и леса, и замок, потерпевший крушение на зеленом поле в Монте-Карло… — И вот таким образом оставшись без брига, без ученой степени и без желания приобрести ее, я вспомнил об Иностранном легионе и поступил в него. Оба мы потерпели крушение в жизни. — Да! — со вздохом согласился граф, с отчаянием сжимая голову обеими руками. Наступило короткое молчание, но затем у венгерского графа вырвался крик, подобный рычанию: — И зачем я не умер в Мексике! — Умрешь в Алжире, — сказал тосканец, не потеряв своей способности шутить. — Неповиновение начальству, разбитый нос, а может быть, и поврежденное ребро, — и кто знает, что там еще напишет в своем рапорте этот скотина вахмистр, — всего этого более чем достаточно, чтобы военный трибунал приговорил к расстрелу… Ну что же! — добавил он, пожимая плечами. — Умереть здесь или в стычке с кабилами, или на берегах Сенегала — не все ли равно. Конечно, я предпочел бы отправиться к господину Вельзевулу, предварительно подстрелив с дюжину арабов или сенегальцев. — Но пока мы еще живы, — заметил магнат, по-видимому, увлеченный какой-то своей мыслью. — Что ты хочешь этим сказать, граф? — спросил тосканец, приподнимаясь на нарах, служивших ему постелью, и звеня ручными кандалами, впрочем, не стеснявшими его движений. — Начальник и его подчиненные не знают всего, что может произойти за эти три недели. — У тебя, граф, как будто есть какая-то надежда не попасть под расстрел? — Конечно, есть. Тосканец даже привскочил. — Клянусь брюхом дохлого кита, как говорит этот скотина вахмистр, ты хочешь смутить мой сон какой-то надеждой. Я уж было философски покорился перспективе, что мне всадят полдюжины свинцовых орехов в мое тощее тело, а теперь… — Хватаешься за жизнь? — спросил магнат, улыбаясь. — Мне всего двадцать семь лет… — И ты воображаешь, что мог бы еще сделаться адвокатом? — Нет! Если бы мне удалось вырваться из этого ада, я бы отправился в Калифорнию искать золото. Я уже ничего не помню из законов. — Ну, будем надеяться увидеть тебя в числе собирателей золотых зерен. Тосканец потянулся в сторону венгра, прикованного к крепким нарам, и, пристально вглядываясь в него в течение нескольких мгновений, спросил: — На кого ты рассчитываешь? — На отца Афзы, или, если хочешь, на тестя… — На тестя? — Да, потому что я женат по магометанскому обряду на Звезде Атласа. — Афза твоя жена? — Уже три месяца. — Сто жареных морских скатов! И никто этого не знал? — Мы приняли все меры, чтоб не знал никто, кроме нас троих. — А разве ты не знаешь, что и вахмистр… — Любит ее? Знаю. И потому именно он и придирается ко мне, что несколько дней тому назад видел, как я разговаривал с ней. |
