Жестокая, хищная улыбка ползла змеей по алым чувственным губам грека. И в красивых, но наглых черных и круглых глазах его светился странный огонек. Это были глаза голодного и злобного волка.

— Но говори, Сидар! Я не все слышал о планах врагов Синдии! — промолвил Теотокрис, усаживаясь.

— Я не так много знаю, сахиб! — отозвался Сидар. — Знаю, что они хотят силой или хитростью пробиться к Голубому озеру. Я сам в первый раз слышу это имя. Но вот что важно, сахиб, и чего я не мог сообщить тебе раньше: тут, на берегу, в хижине, охраняемый малайцами, лежит, должно быть, очень важный пленник, о котором Янес. и Сандакан много говорили.

— Кто такой?

— Не знаю. Я видел его. Он высокий, худой, у него орлиный взгляд. Вот все, что я знаю. Но я могу показать его тебе. Я велю перевести его сюда, на яхту. Если тебе понадобится освободить его, — ничего не может быть легче: я усыплю или отравлю сторожей, и мы выпустим пленника. Он уйдет и поможет тебе, сахиб, уйти.

— Но Сандакан убьет тебя!

— Я не буду столь глуп, чтобы дожидаться его возвращения, сахиб. Я уйду с тобою. Ибо ты — тот, кому суждено отомстить за унижение и гибель моего молочного брата Синдии, раджи Ассама, свергнутого Сандаканом и Янесом. И куда пойдешь ты во имя мести Янесу и Сандакану, туда пойду я. Ради этой мести я, рискуя собственной жизнью, устроил тебе убежище на яхте, дал возможность всюду следовать за нашими врагами. Они и не подозревали, что их яхта, кроме них, везет и того, кто напоит свое оружие их кровью и утешит свое сердце их муками.

Грек нетерпеливо прервал эту цветистую речь мстительного индуса:

— Ну, будет! Веди твоего пленника. Мне очень хочется поскорее увидеть его. Я почему-то подозреваю, что увижу какого-нибудь старого знакомца! — сказал он.

Мажордом вышел из каюты, тщательно заперев ее на ключ. Теотокрис остался в одиночестве. И, стоя у люка, он бормотал про себя: «Судьба, судьба! Почему бы мне не возвратиться на родину? Потому что теперь пришлось бы возвратиться полунищим. Что же, после того как я утопал в золоте, будучи фаворитом идиота Синдии, раджи Ассама, я должен грызть сухую корку хлеба на родине? Или приняться снова, как в молодости, ловить рыбу, нырять на дно моря за губками? Покорно благодарю. Или пан, или пропал! Или все, или ничего! Таков Теотокрис, единственный сын моего блаженного отца! Но посмотрим, кого-то доставит хитмудьяр… Посмотрим!»

В это время послышались шаги, и несколько малайцев, поднявшись по трапу, доставили на борт, а потом пронесли в кабину тихо стонавшего человека, привязанного к импровизированным носилкам. Это был Назумбата. Его сопровождали не спускавшие с него глаз малайцы, поставленные сторожить его, и сам верный мажордом. Потом Сидар возвратился в каюту, где его с нетерпением поджидал грек Теотокрис, и доложил, что пленник тут и что сторожам уже дан напиток, который погрузит их в глубокий сон.

Действительно, полчаса спустя, когда Теотокрис и Сидар пошли в каюту, где лежал Назумбата, его стража спала мертвым сном. Назумбата был немало удивлен как тем, что заснули его сторожа, так и тем, что вошедшие заговорили с ним, как друзья. Разговор был недолог. Прошло еще полчаса. В сумерках с парохода сошел, не торопясь, верный хитмудьяр Сидар. За ним следовали оба малайца, сторожа Назумбаты. Только почему-то оба словно старались скрыть лица от вахтенных. И один немного прихрамывал. Кому-то из вахтенных показалось, что сторожа, в сущности, поступают не по правилам, покидая, не сменившись, каюту пленника, которого приказано так тщательно стеречь. Но с ними был сам мажордом Янеса хитмудьяр Сидар, и вся ответственность ложилась на него.