К полудню перед отрядом уже открылась необозримая равнина, покрытая невысокими холмами, напоминающая внезапно застывшую поверхность взволнованного моря. Холмы шли то по отдельности, то тянулись целыми цепями, убегая в голубую даль. И над равниной возвышалась огромная гора, по склонам которой почти до самой вершины тянулись леса и рощи.
— Кайданган! — воскликнул Сандакан, простирая руки к гордой вершине Кайдангана. — Кайданган, родной мне Кайданган, в скалах которого я некогда нашел спасение от гнавшихся за мной по пятам врагов! Я вновь пришел к тебе, Кайданган! Пришел со своими друзьями и соратниками. Прими, приюти и защити нас, старик, священный Кайданган!
Прислушиваясь к страстной речи Сандакана, значения которой они не понимали, негрито переглядывались с каким-то ужасом. Они думали, что «утан-уропа», этот непобедимый и казавшийся неуязвимым боец, творит заклинания, призывая себе на помощь подвластных ему духов гор и долин.
Три-четыре часа марша, походившего на бег взапуски, позволили Сандакану довести отряд до подошвы Кайдангана. Ведя людей знакомыми ему тропинками, Сандакан скоро убедился, что даяки не заняли подступов к горе, не устроили завалов на горных кручах. По-видимому, они не предполагали самой возможности занятия отрядом склонов горы, стоявшей несколько в стороне от направления, следуя которому, Сандакан мог быстро достигнуть Голубого озера, резиденции раджи. А к тому времени, когда даякам стала ясна цель Сандакана, остатки племени негрито, женщин, детей и раненых, уже втянулись в ущелье.
На самой вершине Кайдангана, на высоте в тысячу метров над уровнем расстилавшейся у подошвы горы равнины отряд Сандакана отыскал большое плоскогорье, представлявшее собой естественное укрепление. С трех сторон скалы громоздились одна на другую, круто обрываясь в бездну, так что, казалось, ни один человек не смог бы взобраться снизу на плоскогорье. С четвертой стороны доступ был возможен, но тоже затруднителен, что испытали на себе воины Сандакана, ибо вся местность вокруг была изрезана глубокими оврагами, засыпана обломками скал. Местами пробираться приходилось по острому горному хребту, соединявшему две скалы, местами приходилось пробираться по карнизу, прилепившемуся к нависшей над пропастью угрюмой скале.
— Гм… очень недурно… для ловушки! — ворчал Янес, оглядывая дикие картины, представлявшиеся его взору. — Попасть сюда довольно легко. Выбраться отсюда… Право, опасаюсь, что выбраться отсюда физически невозможно. Ну, да посмотрим! Сандакан знает, что делает. А для отдыха трудно найти лучшее местечко. Если только здесь нет комаров…
— И даяков! — подсказал подвернувшийся Каммамури.
— Да, и даяков! — флегматично продолжал португалец. — И если бы имелся достаточный запас хороших сигар, то, право же, я ничего не имел бы против того…
— Чтобы провести здесь остаток своих дней? — шепнул насмешливо неугомонный Каммамури.
— Вздор! Но несколько недель — отчего же нет? Но ты становишься болтливым, мой друг!
— Что делать, сахиб. Старость идет!
— Да, старость! — нахмурился Янес.
Тем временем на занятом плоскогорье уже кипела работа: ассамцы, негрито и малайцы, работая без устали своими тарварами и парангами, с чудесной быстротой сооружали аттап, или временный поселок из нескольких десятков хижин, одновременно заботливо укрепляя подступы к плоскогорью. Другая часть людей сторожила лагерь от неожиданного нападения. Наконец, третья занялась охотой на бродивших по лесу тапиров, добывая провизию для товарищей. Женщины и дети под защитой охотников собирали плоды и коренья, шныряя среди деревьев и скал, как тени.
К ночи лагерь был полностью оборудован, и люди могли предаться давно заслуженному отдыху. Ему же были посвящены и два следующих дня. |