Два выстрела слились в один. Две пули пронеслись над головами запрудивших плато даяков.

— Недолет! — проворчал с досадой Тремаль-Наик, видя, как шагов за десять от суетившегося Теотокриса пуля его карабина, ударившись о рыхлую скалу, бессильно упала, подняв лишь маленькое облачко беловатой пыли, напоминавшей дым.

— Перелет! — в тот же момент откликнулся Янес, пуля которого просвистела у самых ушей Теотокриса. — Эх, досадно! Промахнулся, хотя со мной это редко бывает! А впрочем, я ведь целился этому ловцу губок в лоб. Значит, все равно, толку бы не было!

— Почему? — удивился Тремаль-Наик.

— А потому, что у Теотокриса лоб из меди! Они рассмеялись.

Тем временем у их ног заканчивался последний акт драмы, разыгравшейся на небольшой горной площадке, которая оказалась столь роковой для даяков: все, кто не был расстрелян, успел или скатиться в пропасть, или бежать к подножию горы, уходя из-под выстрелов защитников Кайдангана. Только немногие раненые перебрались ползком, в отчаянии пытаясь укрыться от настигавших их повсюду пуль между камнями, в щелях скал, в политой кровью чахлой траве.

Приступ был блестяще отбит.

— Надеюсь, больше даяки нас не побеспокоят? — сказал Янес.

— Сегодня едва ли! Удовольствуются полученным уроком. А завтра…

— Да у них не осталось и двух сотен людей, Сандакан! — продолжал португалец.

— Ты немного ошибаешься. Посмотри туда! — показал Сандакан в сторону леса.

Янес поглядел, и с его уст невольно сорвалось проклятие: там среди кустов, на недосягаемом для выстрелов расстоянии, виднелись толпы даяков. И там виден был отдававший какие-то распоряжения Теотокрис.

— Ах, черт! Благодарю, не ожидал! Кажется, все даяки Борнео назначили себе рандеву у подножия Кайдангана! — ворчал португалец.

— Да. И устраивают временный лагерь! — подтвердил сделанные выводы Каммамури.

— Раньше утра они на приступ не пойдут! — уверенно сказал Сандакан.

— А чего же мы ждем? — спросил Янес.

— Сигнала, что Сапогар и вождь негрито благополучно достигли леса! — отозвался вождь.

И в это мгновение, как будто отвечая на его слова, там, далеко-далеко, в сизоватой мгле сумерек, вдруг вспыхнул огонек, с каждым мгновением становившийся все ярче и ярче.

— Сигнал! Наши друзья в безопасности! — воскликнул Сандакан. — За работу, друзья! Скорее! Мы не можем терять ни минуты.

Весь лагерь оживился. В работе принимали участие все без исключения, даже женщины и дети негрито. Оставив лишь несколько человек охранять брустверы, Сандакан повел остальных к обрыву, где зияла расщелина. Один за другим, стараясь не шуметь, спускались туда. Спустили всю амуницию, ружья, припасы, наконец на веревках спустили даже четыре спингарды. На плато оставались только дозорные. Они лежали на брустверах в полной неподвижности. И, взглянув на них мельком, Янес сказал Сандакану:

— Лежат, не шевелясь, как мертвые!

— Попробуй разбудить! — засмеялся на ходу Сандакан. Подойдя к одному из часовых, Янес чуть не вскрикнул: да, в самом деле, они лежали как мертвые, потому что это и были трупы. И притом трупы даяков, уложенных выстрелами защитников укрепления у самого бруствера. Под руководством Каммамури, получившего инструкции Сандакана, негрито втащили эти трупы наверх, переодели их в разные лохмотья, уложили или поставили на брустверах в самых разнообразных позах, снабдив вместо ружей и ятаганов простыми палками. Даже на близком расстоянии самый опытный лазутчик, производящий разведку, должен был принять мертвых за живых, подумать, что лагерь тщательно охраняется.

Для полноты иллюзии Сандакан велел перед уходом с плоскогорья развести костры, разложив топливо таким образом, что огонь должен был гореть по меньшей мере до утра, перекидываясь с одной кучи сухих веток на другую.