От воров вырвался и прибежал назад. Ну, теперь дело иное! Я сейчас в погоню за ними с собакой, а ты останься при палатке.
Лобсын побежал к палатке, вынес потник, седло, уздечку. Я оседлал подбежавшего коня, пока калмык одевался и наскоро собирал кое-что в суму, очевидно, немного провизии и чашку.
– Возьми мое ружье! - предложил я.
– Не нужно, лучше дай ливольвер, он неприметный в кармане, а вытащишь - страху нагонит больше.
Я достал револьвер, который Лобсын засунул за пазуху. Стрелять я выучил его давно, и, сопровождая караваны, он всегда имел револьвер с собой на всякий случай.
– Ну, будь здоров, Фома! Если не к вечеру сегодня, то утром завтра вернусь беспременно. Воры еще недалеко, и я скоро догоню их.
Он привел собаку к дереву и показал ей следы конокрадов, очевидно монголов, судя по острому углублению от каблука и отсутствию следа от задранного вверх носка монгольских сапог. Собака взвизгнула и побежала по следу. Лобсын вскочил на коня и умчался за ней. Я смотрел, как он ворвался в чащу тальника по узкой тропе и исчез. Было уже совсем светло, грозовая туча ушла на юг, вершину дерева осветило восходившее солнце. Легкий порыв ветра встряхнул листву и обдал меня обильными каплями воды, что было неприятно, так как я стоял в одной рубашке и кальсонах, как выскочил из палатки.
– «Вот неожиданная дневка! - подумал я. Спать уже не хочется, оденусь, разведу огонь и буду чаевать не торопясь». Набрал хворосту, который намок и не скоро загорелся. Позавтракал, потом от нечего делать пересмотрел наш запас провизии, седла и сбрую, кое-что починил; разложил потники проветрить на траве, немного подмокшие сухари рассыпал на мешке для просушки; отвязал обрезанные поводки от дерева, из четырех сделал два и достал еще два бывших в запасе. Палатку пригрело и высушило, поднявшееся уже высоко солнце. Так прошло несколько часов. Захотелось есть, опять развел огонь, повесил котелок, чтобы разварить вяленое мясо. Сижу возле него и вижу, - с востока едут два монгола, очевидно заметили дымок и палатку.
Обменялись приветствиями. Они спросили, куда и по каким делам еду. Я сказал, что еду в Кобдо по торговому делу.
– Ты что же, один и пеший? - удивились.
– Двое моих спутников поехали купить барана. Далеко ли отсюда до каких-нибудь юрт? - спрашиваю.
– Полчаса хорошей езды будет, - ответили, - ближе зимовок нет. Не угостишь ли чаем, мы с утра из дому.
Вижу, хотят погостить, и пригласил их.
Они спешились, привязали коней. Котелок у меня кипел, но вместо мяса я настрогал кирпичного чая, заварил, принес и развернул мешочек с сухарями. Они присели у костра, вынули из-за пазухи деревянные плоские чашки, без которых монгол даже к близкому соседу не поедет. Закурили свои маленькие медные трубки, предложили мне затянуться. Я сказал, что не курю. Огонек у меня был вблизи палатки, а полы последней раскинуты, так что хорошо видно, какие вещи в палатке лежат. Замечаю, что гости очень внимательно поглядывают туда. «Не захотят ли они меня ограбить, - думаю, я один, их двое, у каждого у пояса острый нож в ножнах подвешен, как всегда у монголов в дороге, а у меня ружье в палатке и не заряжено».
Но опасения были напрасны. Я им сказал ведь, что мы едем по торговым делам, и вот они разглядывали, нет ли у меня товара, и, наконец, спросили, не могу ли продать им дабы или ситцу. Пришлось объяснить, что мы едем в Кобдо налегке принимать караван и что никаких товаров не везем. |