Когда мы подъехали к киргизам, прибывшим на летовку, пришлось начать обычный разговор, обмен новостями, спросить о здоровье скота, сообщить, откуда и куда едем. Я, конечно, не сказал, что мы едем искать золото, а сказал, что едем на охоту за архарами в горы Кату.

Из верховьев этой долины мы выехали на поверхность Джаира, я был удивлен, что этот хребет имел совершенно ровный, широкий гребень, сплошь покрытый мелкой но довольно густой травой. Нигде не видно было скал, и по этому гребню можно было ехать не только верхом, но даже в телеге в любом направлении. Лобсын повернул на восток, и мы ехали около часа по гребню, местами представлявшему плоские холмы и ложбины. Потом гребень свернул на юг, и мы спустились в плоскую широкую долину, подобную той, на которой застали прибывших на летовку, но только расположенную на южном склоне Джаира.

В этой долине стояли три юрты, и Лобсын направился к ним.

– Вот и мои перекочевали на джайляу, - сказал он. - Мы у них переночуем, а завтра поедем на ближний рудник. Но, Фома, не говори, зачем поехали!

– Само собой, болтать нечего! - согласился я. Одна из юрт принадлежала семье Лобсына, другая - его родителям. Нас встретили приветливо, окружили, засыпали вопросами.

– Вот, я привез вам показать своего хозяина Фому,- сказал Лобсын родителям, - мы завтра поедем дальше на охоту, а сегодня погостим у вас.

Юрта Лобсына была чистая и хорошо обставлена благодаря его заработкам у меня. Войлоки были белые, толстые. Вдоль стен стояли сундучки, а в одном месте полочка с бурханами и медными перед ними стаканчиками для курительных палочек. На стенках висела одежда, бурдюки с маслом, тарасуном, чюрой (сухим творогом).

Посреди юрты - очаг с чугунной треногой, на которой в большом котле варился чай, заправленный молоком, солью и маслом в виде супа. Мы достали сухари, сахар и баурсаки, чайные чашки. Нам предложили вареную баранину на деревянном блюде, сушеные пенки на другом.

Население всех трех юрт собралось в юрту Лобсына, и разговоры за чаепитием были очень оживленные. Потом курили маленькие монгольские трубки, а меня угощали нюхательным табаком, который из маленького пузатого флакона высыпают на ноготь большого пальца, чтобы поднести к носу.

Ночевали в этой юрте на войлоках, разостланных вокруг очага. Но ночь не была такой спокойной, как накануне в степи. Рядом храпели люди, снаружи доносилось блеяние овец, лай собак, фырканье лошадей, рев верблюда. Проснулись рано, но нас не отпустили без чая, который варили целый час.

Долина в которой стояли юрты, составляла верховье одного из истоков реки Дарбуты. Мы поехали вниз по этой долине, она мало-помалу врезалась в горы глубже и, наконец, соединившись с другой, подобной же, вышла к старому золотому руднику Ан-чжу-ван-цзе.

– Это был самый западный из рудников Джаира, - сказал Лобсын. - Попробуем проверить приметы, которые в книжке написаны.

Правый склон долины был крутой и скалистый, а левый - более пологий и поросший травой. В нескольких местах на нем серели стены брошенных фанз рудокопов, все без крыш, оконных и дверных колод, давно уже взятых кочевниками на топливо. На дне долины извивалось русло порядочной речки Дарбуты среди галечных площадок и зарослей кустов; там же белели кучи песка. Это были отвалы размолотого кварца золотоносных жил. Рудокопы добывали его в шахтах на склоне и носили вниз к реке, где его дробили и промывали в воде речки.