К ночи вернулись с пастбища на,ши мальчики с верблюдами, и после тревожного дня мы спокойно поужинали пельменями с подливкой китайского черного острого соуса, изготовляемого из соевых бобов.

Утром амбань прислал с своим секретарем деньги, но не серебро, а бумажки. В то время в Китае государственных бумажных денег не было, но во многих городах крупные торговые фирмы и банки выпускали сами бумажные деньги, которые были в ходу только в данном городе и ближайших окрестностях; нередко среди них попадались фальшивые. Лобсын был возмущен, но я отнесся спокойно к этому поступку вымогателя, так как был почти уверен, что он не пришлет ничего.

Бумажные деньги нужно было израсходовать в городе. У нас освободился от вьюка один верблюд, и я решил закупить зерно для подкармливания лошадей и верблюдов, имея в виду плохой подножный корм в пустыне Гоби, которую нам предстояло пересечь на пути к Эдзин-голу, Кроме того, не мешало купить китайских булочек, сухих фруктов, печенья, китайского сахара и зеленого чая для себя. В расчете на лавки Баркуля мы везли мало всего этого из Чугучака.

Поэтому я отправил Лобсына с одним из мальчиков в город за покупками, а зерно сторговал у хозяина постоялого двора в виде четырех мешков полевого гороха. В Китае не кормят лошадей и мулов овсом или ячменем; овса там вообще не сеют, а ячмень идет на изготовление дзамбы - поджаренной муки, которая у монголов заменяет хлеб. Это зерно животным заменяют горохом, который дают распаренным в горячей воде и часто пересыпают им мелко нарубленную солому, так как сено в Китае не известно из-за отсутствия лугов.

К обеду вернулся Лобсын с покупками. Паровые булочки мы немедленно разрезали на небольшие кубики, которые хозяин превратил в сухари на своей плите. На все покупки и зерно мы израсходовали меньше половины бумажных денег. Остальные приходилось сберечь в расчете, что мы обратно поедем опять через Баркуль и тогда израсходуем их или, если в этот город не попадем, спишем в убыток.

Теперь нам предстояло резко повернуть на восток и итти несколько дней еще вдоль подножия Тянь-шаня, а затем пересечь горный узел кряжа Мэчин-ула, который тянется на северо-запад, все более отдаляясь от Тянь-шаня. Мы выступили утром, не заходя в Баркуль.

Дорога была ровная, твердая, справа виден был Тянь-шань; покрытый свежим снегом его гребень резко выделялся над темными лесами северного склона. Слева тянулась равнина вплоть до гор Мэчин-ула, замыкавших горизонт. По дороге часто попадались обработанные поля, на которых кончали уборку второй жатвы, отдельные фанзы и селения, но последние большей частью представляли развалины после дунганского восстания. Дунгане не смогли взять Баркуль, но разорили окружающую страну.

Ночевали у развалин селения Хой-су на одноименной речушке, текущей из Тянь-шаня и кончающейся болотцами и солончаками, недалеко от дороги. Такая же местность продолжалась и на следующий день, но вскоре от нашей дороги отделилась большая главная в город Хами, которая пошла правее и ближе к Тянь-шаню и вела к перевалу через хребет. К востоку от перевала хребет немного возвышается, несет небольшие вечные снега и называется Карлык-таг. Мы продолжали итти вдоль подножия; фанзы, поля и селения попадались реже, а Мэчин-ула уже значительно приблизился. Ночлег был близ деревушки Почжан на небольшой речке.

От нее дорога начала постепенно подниматься на плоский перевал; с юга тянулись горы Джанджан, передовая гряда Карлык-тага, покрытые хвойным лесом, а с севера - скалистые безлесные горы совсем близкой цепи Мэчин-ула, и на перевале между теми и другими осталось только 5 верст промежутка.