Закончив с Наполеоном, который после моих слов молча переживал моральное Ватерлоо, я повернулся к Кутузову и заговорил уже по-русски:

– А вы, Михаил Илларионович, подумали о том, что будет после этой победы? Ведь как только в Европе станет известно, что Наполеон разгромлен и находится в плену, к России сразу набежит такое количество союзников, что станет не продохнуть; и в первых рядах будут Австрия и Пруссия – то есть такие друзья, с которыми и никаких врагов не надо. Зацелуют, исслюнявят, будут душить в объятьях и жалеть, что не до смерти. Потом – победоносный марш на Париж, реставрация Бурбонов… и назад, к своим городам и весям. Но только позвольте вас спросить – нахрена нам, русским, сдались эти Бурбоны, когда они были нам друзьями и зачем потребовалось убивать льва, чтобы на его месте развелась целая стая шакалов?

– Господин Серегин, – ответил Кутузов, – только не надо меня убеждать. Я и сам не особо большой охотник ходить в Европу с походами и прекрасно понимаю, что из себя представляют пруссаки, а что австрийцы. Но это вы, как государь самовластный, над которым есть только один Бог, а более никого, можете вертать свою армию куда захотите и никто вам не указ. Я же всего лишь генерал от инфантерии, а не царь-государь, а потому вынужден повиноваться приказам из Санкт-Петербурга. Как государь-император Александр Павлович решит, так оно и будет, а он зело на Бонапартия обижен, особенно за последнюю его каверзу с вторжением вглубь России…

– Один пиит, – сказал я, – который сейчас еще бегает в коротких штанишках, в скором времени напишет об Александре Павловиче вот такие строки*:

Властитель слабый и лукавый,

Плешивый щеголь, враг труда,

Нечаянно пригретый славой,

Над нами царствовал тогда.

Его мы очень смирным знали,

Когда не наши повара

Орла двуглавого щипали

У Бонапартова шатра.

Гроза двенадцатого года

Настала – кто тут нам помог?

Остервенение народа,

Барклай, зима иль русский Бог?

Но Бог помог – стал ропот ниже,

И скоро силою вещей

Мы очутилися в Париже,

А русский царь главой царей....

Примечание авторов: * десятая глава из Евгения Онегина.

– Вот это точно, – прищурил Кутузов свой единственный глаз, – государь-император Александр Павлович у вашего пиита получился как живой. Я, конечно, не хочу умалить ваших возможностей, но они никак не отменяют того обстоятельства, что именно русскому царю царей теперь решать, что будет дальше с Европой…

– Уважаемый Михаил Илларионович, – ответил я, пожав плечами, – ведь это сегодня Александр Павлович является всероссийским императором и, может быть, будет им завтра; а о том, что будет послезавтра, ведает лишь Бог. Тот самый Бог, который отдал мне ваш мир для исправления и вразумления. И можете не беспокоиться – никакого цареубийства, как при устранении Петра Третьего и Павла Первого, не будет. Это я вам гарантирую. Я уже не раз свергал с престола разного рода государей и правителей, и все они оставались живы и здравствуют до сих пор, при этом даже пользуясь относительной свободой. Просто появятся вдруг на темной стене опочивальни огненные слова «Мене текел фарес», или мой юный помощник наложит на Александра Павловича заклинание «мук совести», или, на самый крайний случай, однажды поутру Александра Павловича просто не найдут в своей опочивальне… В любом случае, если мы хотим изменить пути этого мира к лучшему, на российском престоле должен очутиться более вменяемый персонаж.