Часть 35

13 (1) сентября 1812 год Р.Х., день шестой, утро. Смоленская губерния, село Ивашково в окрестностях Гжатска.

Командир партизанского отряда подполковник Денис Васильевич Давыдов.

В село Ивашково мой отряд ворвался сегодня утром, на рассвете. При первых же выстрелах, по большей части произведенных в воздух, французские фуражиры, ночевавшие в крестьянских домах, в одном исподнем порскнули во все стороны, будто стая зайцев. И смех и грех, честное слово; не хватало только своры борзых, которых можно было бы спустить на сие храброе воинство. Кого смогли, наши казаки догнали и, накинув на шею аркан, привели обратно, но остальные окарачь удирали к опушке леса с таким увлечением, что ловить их по кустам и буеракам, особенно верхами, не представлялось никакой возможности.

А все дело в том, что местные мужики, увидавшие, что наша берет, похватали попавшиеся под руки вилы и дубье и присоединились к забаве. Видимо, французы успели разозлить их преизрядно. Ведь только по-французски слово фуражир звучит красиво, а по-русски оно означает вора-грабителя, который пришел в дом, чтобы именем своего императора Бонапартия забрать оттуда последнее. И в самом деле – во дворах и на единственной деревенской улице уже стояли возы, полные всяческого добра, отобранного у поселян или награбленного в местной помещичьей усадьбе. А разозленные мужики с дубинами будут пострашнее, чем господа гусары или даже казаки. Мы хоть пленных берем по всем правилам, а мужики к этому не особо охочи. Грабителей своими дубинами они бьют обычно до смерти, так, чтобы другим было неповадно. Увидев, что большая часть французов убежала, а меньшая попалась в наш плен, мужики бросили охоту за иноземными захватчиками и принялись кланяться и благодарить нас за освобождение от напасти. Но на этом история не закончилась.

Некоторое время спустя в лесу – там, куда убежали полуголые французские фуражиры – раздалось несколько резких, как щелчки кнута, ружейных выстрелов; и французы, сверкая пятками, побежали из леса обратно, да так бодро, как будто за ними гналась целая тысяча чертей. Стало, знаете ли, прелюбопытно, кого еще могли так испугаться «доблестные» солдаты Великой армии, что встрече с ними предпочли русский плен? Спустя какое-то время на опушке леса, откуда подобно ошпаренным тараканам выскочили сбежавшие от нас французы, показалась цепь вооруженных ружьями солдат, демонстрировавших все повадки заправских егерей, которые из-за своих невзрачных мундиров цвета пожухлой травы казались частью этого самого леса. Не то что мы, бравые гусары в шитых золотом мундирах, которых и видать, и слыхать издалека. Вышедшие из леса егеря как бы неспешно и с ленцой направились в сторону деревни, держа ружья с опущенными стволами на сгибе локтя левой руки, а следом за ними из леса вышли… кони при полной амуниции с вдетыми на свое место пиками; они быстро догнали егерей, и те, как один, ловко, на ходу и не ломая строя, впрыгнули в седла. Ну вот только что была редкая пешая цепь и идущие за нею сами по себе лошади – закрыл-открыл глаза, а они, уже конные, так же неспешно цепью едут в нашем направлении, отпустив повода и заправски управляя конями одними только шенкелями.

– Однако, лихо… – по очереди огладив оба уса, сказал мой заместитель по отряду штаб-ротмистр Ахтырского полка Бедряга.

– Лихо – не то слово, – ответил хорунжий 10-го казачьего Иловайского полка Астахов, – однако, не наша у них повадка, не казачья. И не татарская тож. Но хороши, ничего не скажешь, хороши…

– Однако, Денис Васильевич, – сказал Бедряга, – я не припомню в русской армии подобных мундиров.