— Да, потому, что ей самой Богъ не далъ дѣтей, — промолвила мадемуазель Биркнеръ, поправляя и укладывая печенье на тарелкѣ, которую держала въ рукѣ.

— Можетъ быть она объ этомъ теперь и молится въ Римѣ, - засмѣялся слуга.

— Ея нѣтъ ужъ въ Римѣ, - прошепталъ садовникъ, — она гоститъ въ монастырѣ. — Онъ вдругъ въ смущеньи замолчалъ и на разспросы удивленныхъ собесѣдниковъ уклончиво сказалъ, что онъ слышалъ объ этомъ отъ птички… He могъ же онъ сказать, что убирая въ зимнемъ саду и мастерской, заглянулъ въ лежавшее тамъ раскрытымъ письмо барыни. — Я думаю, она скоро вернется, — заявилъ онъ, многозначительно моргнувъ глазомъ; — тогда увидите, что произойдетъ. Американская семья вылетитъ за двери очень скоро, — помяните меня.

— Этого господинъ не допуститъ! — сказала въ волненіи экономка.

— Пожалуйста, не говорите глупостей мадемуазель Биркнеръ, — возразилъ насмѣшливо слуга, — кому же принадлежитъ домъ?

— Намъ! — отвѣчала она съ гнѣвомъ. — Намъ онъ принадлежитъ, а не Штейнбрюкамъ. Когда мы еще жили вмѣстѣ, старый баронъ и Арнольдъ, молодой господинъ хотѣла я сказать, и я, и у насъ не было барыни, мы отлично жили и благословляли Бога. Здѣсь въ домѣ распоряжался одинъ старый баронъ; здѣсь онъ родился, здѣсь и умеръ… И всѣ были хороши и вѣрны, ключей отъ погреба никогда не увозили съ собой, какъ будто бы домъ полонъ мошенниковъ… — Она вдругъ замолчала и почтительно посторонилась… Прекрасная гордая женщина вышла съ Паулой изъ комнатъ Люсили. Длинную темную тѣнь бросали на ея щеки опущенныя рѣсницы; она прошла мимо людей, стоявшихъ у двери, какъ будто они были такіе же каменные, какъ статуи въ нишахъ, а разорванная кружевная оборка ея платья шуршала за ней по мраморнымъ плитамъ, какъ комья снѣга.

— Нищая принцесса! — сердито пробормоталъ сквозь зубы Робертъ, между тѣмъ какъ она исчезла за дверью подлѣ группы Лаокоона.

20

Люсиль послѣ бурной сцены, какъ сердитое капризное дитя, заперлась въ своей комнатѣ и не вышла въ салонъ даже къ чаю. Ея горничная взяла въ кухнѣ цѣлый подносъ разныхъ закусокъ и провела остатокъ вечера въ обществѣ своей госпожи, — она тоже не показывалась болѣе. Такимъ образомъ молоденькая женщина и не узнала, что поздно вечеромъ по желанію барона Шиллинга былъ призванъ домовый врачъ, чтобы прописать Іозе успокоительное, такъ какъ лихорадочное возбужденіе мальчика скорее усиливалось, чѣмъ уменьшалось.

Донна Мерседесъ велѣла перенести его постельку въ свою спальню, чтобы самой наблюдать за нимъ. Онъ къ успокоенію всѣхъ заснулъ подъ вліяніемъ лѣкарства. Но около полуночи онъ вдругъ проснулся. Онъ весь горѣлъ, а его сильно болѣвшая голова съ стучавшами висками, какъ свинцовая, лежала на подушкѣ. Съ трудомъ поднялъ онъ вѣки и удивленно оглядѣлся, — онъ еще никогда не спалъ здѣсь.

У противоположной стѣны стояла кровать тети Мерседесъ, — она одѣтая лежала на бѣломъ атласномъ одѣялѣ и дремала. Вся комната была залита мягкимъ розовымъ свѣтомъ, который распространяла спускавшаяся съ потолка лампа. Онъ окрашивалъ облака бѣлыхъ кружевъ полога, осѣнявшаго ложе спящей женщины, заставлялъ искриться сверкающія драгоцѣнными камнями принадлежности туалетнаго стола, падалъ полосой черезъ отворенную дверь на блестящій паркетъ сосѣдняго большого неосвѣщеннаго салона, вслѣдствіе чего большое простѣночное трюмо мерцало въ темнотѣ.

Группа растеній, находившаяся подлѣ самаго зеркала у письменнаго стола тети Мерседесъ въ оконной нишѣ протягивала свои длинные стебли и мечеобразные листья къ розоватому свѣту, — лихорадочному взору больного мальчика они представлялись гигантскими пальцами съ огромными когтями, которые на его глазахъ все увеличивались, чтобы схватить его въ кровати.