Но до того как уснуть, я еще раз сходил «в разведку».

Офицеры бутылку коньяка выпили быстро. Что им одна бутылка? Мало. Посылают меня опять. Мне бы зайти за угол да постоять там с полчаса, а там вернуться и сказать: нету, мол, больше ни коньяку, ни водки… А я, дурак, пошел опять в госпиталь, к немцам. Прихожу. А уже стыдно: вот, мол, еще пришел… Я опять врачу: так, мол, и так, шнапсу еще командирам надо. А он: «Найн!» Ну, найн так найн. Я повернулся и пошел. И сразу мне легче стало.

Да, чуть не забыл! Вот что со мной приключилось по дороге в госпиталь.

Иду в темноте, а навстречу мне, из темноты, вдруг вынырнул немец. С автоматом, в каске. Я его узнал по каске и нашивкам. У них на левом рукаве шинели нашивки клинышками… Блеснули в темноте нашивки, и я подумал: это ж немец пошел… И я, и он на мгновение остановились, посмотрели друг на друга. И пошли дальше – каждый своей дорогой. Никто не схватился за автомат. Я-то понятно, в какую разведку ходил. А вот чего немцу не спалось? А видать, тоже разведчик был.

Командиру роты я доложил: нету больше. Ну, говорит, нету так нету. С тем он меня и отпустил. А я иду и думаю: зачем же я, дурак, ходил туда! Совесть свою, русскую, из-за вас, пьяниц горьких, мучил!

С тем и уснул.

– Однажды в Польше, где-то перед Вислой, шла наша колонна. Двигались вперед. Торопились. Немцы отступали. Мы им буквально на пятки наступали. И в лощине, при переправе через болотце, застрял в трясине наш танк. Начали его вытаскивать. Запрудили дорогу. Колонна остановилась. Пробка! И вдруг: «Жуков! Жуков едет!»

Мы, пехота, как раз проходили мимо застрявшего танка.

И вот подъезжает его «козелок». Маршал вышел из него. Подошел к танку: «А ну-ка, ребята, давай разом!» Тут – кто веревками, кто как. Другие танки подошли, тросы кинули. Вытащили севшую на брюхо «тридцатьчетверку».

Одет он был в плащ. В защитной фуражке. Невысокий ростом. Коренастый. Человек как человек, ничего особенного. Кому-то ж надо быть и маршалом. Повернулся, пошел к машине, сел в нее и уехал вперед. Вот так, мимолетом, я повидал командующего нашим фронтом.

– Воевал я в связи. В Крыму пришлось воевать, под Севастополем, под Одессой. Потом перебросили сюда, в Польшу.

И вот какой случай мне запомнился. В Варшаве, возле железнодорожного вокзала мы меняли кабель. Ремонтировали поврежденную связь. Кабель был проложен неглубоко, и во многих местах его перебило снарядами и минами. В разрывы попала вода, кабель, понятное дело, замок. Замкнуло. Мы старый кабель вытаскивали, скручивали в бухты, складировали. А новый закладывали. Так ночами поляки рубили наш новый кабель. Вначале не поняли, что такое происходит. Новый кабель положили, а связь молчит. Командиры бранятся. Но раз выставили посты и в первую же ночь поймали троих поляков. И топор при них, и кувалда. Подсунут топор под кабель – и сверху кувалдочкой…

Мы за них жизни свои… А они все боялись, чтобы русские их не обобрали. Все, бывало, со списками бегали, учет вели. А за пенензы мать родную продать были готовы.

Из «польского дневника»

15 сентября 1944 года

Когда приехали сюда, окопались в лесу.

Много скопилось транспорта. В лощине.

С ротой Васильева пошел на минирование. Ставили противотанковые мины.

Я взял три коробки и пошел наверх. Только их положил, как рядом ударила мина. Ткнулся головой в сноп и лежу. Другая мина ударилась в трех метрах от меня и не разорвалась. Перебежал в свежую воронку. Вслед за этим ниже по склону и по самому низу ударило еще штук десять. И все затихло. Спускаюсь вниз. Уже по дороге лежат двое раненых и стонут. Внизу еще много. Ранен и Комаров. С ним сижу, успокаиваю. Вот подали повозки, и мы стали грузить раненых и убитых.