Поредела наша рота. Но оборону немцев мы все же прорвали. Пошли вперед с боями до Западного Буга. Буг форсировали с ходу. Наши самолеты летали над Бугом и пускали ракеты, что означало: противник не остановился, противоположный берег не обороняется. Так шли до самой Вислы. Мы уже молили Бога, чтобы нас остановили. По 70 километров в сутки проходили. Очень были измотаны. Все время – пешком.

Помню, кухня нас догнала перед Бугом. А мы ведь, в азарте, все побросали: и котелки, и даже сидора свои. По неопытности. Повар котел открыл, кашей запахло. Повар: «Подходи, ребята!» А во что накладывать? Тогда мы с другом каски сняли, внутренности из них вынули: «Накладывай!» И нам он наложил каши в каски. Поели, каски помыли, вставили амортизаторы на место – и в колонну. Вперед!

Перед Вислой нас обогнала моторизованная часть. Свежая. Ее вводили для развития удара.

Мы форсировали реку Пилицу. Немцы нас там контратаковали. То все отходили, даже бежали, а вдруг поднялись собранно, правильной цепью, и пошли на нас, пьяные, с руганью. Подошли к нашим окопам близко, на 30–40 шагов. Нас из роты осталось уже человек восемь. Окопы рыть нельзя. Где-то в верховьях они взорвали дамбу, и нас затопило. Мы понаделали «печки» – невысокие брустверы перед собой насыпали. А штаб наш был под берегом. В бинокль оттуда хорошо видно, как нас атаковали. Должно быть, наши командиры посчитали, что нас уже перебили. Ротный, видать, опять хорошенько залил. Штабная группа защищала свою позицию. И лупили из станкача не только по немецкой цепи, но и по нашим «печкам». Вот тут-то нашего старшину разрывной пулей… Мы потом гадали: как же это так, если выходное отверстие в спине, то впереди должно быть входное. А входного нет. Значит, в спину, разрывной. Наши попали. Я помню, один немец забежал вперед, за дерево, вскинул автомат, прицелился в старшину, но я его срезал раньше, чем он успел выстрелить. Старшину мы защищали. Он был наш командир. В атаку водил.

Тут подошли «Фердинанды», начали обстреливать наши позиции. Слава богу, поступил приказ: отойти за Пилицу. Мы отошли. И дня три стояли на другом берегу Пилицы. Отрыли окопы. Ждали смены. Потому что воевать было уже некому. Да и нечем.

– Нас, юго-запад нынешней Калужской области, освободили в начале осени 1943 года, когда началось наступление на Вязьму и Рославль.

Из Мокрого, из райцентра, прибыли офицеры военкомата. Стариков – сразу на фронт. Тут и отец мой ушел. А нас, молодежь, – до особого распоряжения.

Однажды из сельсовета сообщили: «Завтра в полк». За ночь мать испекла мне хлеба и насушила сухарей.

От Мокрого до железнодорожной станции Бетлица – пешком.

23-й учебный полк 18-й стрелковой дивизии стоял между Жилином и Кировом.

Нам выдали винтовки старого образца. Винтовка даже без штыка была выше меня. А когда приказали примкнуть штык, то я стоял в строю как с копьем.

Спустя некоторое время меня перевели в автоматную роту. В батальонах стали формировать автоматные роты, в ротах – взводы. Промышленность начала давать фронту новое стрелковое оружие. Вначале автоматные роты были вооружены двумя-тремя автоматами ППД и десятком винтовок СВТ, которые тоже могли стрелять очередями. Но нам выдали новенькие ППШ. Хороший автомат, надежный. Не хуже немецкого.

И вот в июле 1944 года наш полк был уже под Пинском, в белорусских болотах. Помню, вода кругом, комарье. От Давыд-Городка на Пинск шла всего одна дорога, построенная немцами.