Аплай тронул дрожащей рукой плечо Габбу и ласково сказал:

- Ему ты обязан своим мастерством. Хоть и мал ты был, когда тебя увезли ассирийцы, а многое уже знал.

- Многое знал, - согласился Габбу. - Мне было десять лет, когда отца взяли в Тушпу строить храм великому Халду. Немного было в Урарту таких каменотесов и резчиков, как Нарагу. За ним прислали царских гонцов. Отец взял меня с собой, и мы четыре дня мчались на лошадях через горы.

Когда прибыли мы в Тушпу, нас повели на холм, где строили храм. Много там трудилось рабов иноплеменных, да и свободного люда было немало. Их привезли из разных мест Урарту. Высокие возвели стены! А внутри храма - круглые колонны из базальта. Отцу приказали сделать украшения для стен и вокруг жертвенника. А еще велено было высечь из розового камня высокие светильники. Я помню, как трудился над ними отец. Они были подобны волшебным цветам, когда их зажгли, и камень засветился розовыми лучами.

- В горах наших очень много хорошего камня, Габбу. Благородный то камень для резчика. Чудесный камень! А здесь все известняк - грубый, некрасивый камень.

- Зато нам легче с ним работать, - возразил Габбу. - Не хочется здесь такие труды тратить на резьбу, как на своей земле. Там для своих царей храмы строили и своих ягнят в жертву приносили. А здесь все для других… Не получает от нас великий Халд жертвы и не делает нам добра. Так и живем, забытые богами, и жизнь наша тяжка.

- Ты прав, Габбу, - согласился Аплай. - Грозный Халд не слышит нас. Да и как услышать, когда мы с тобой уже столько лет ни одной жертвы ему не принесли! Столько лет мы трудились на злобных и жадных царей Ассирии и не заработали даже маленького ягненка для священной жертвы богам. Как не быть беде!

- Частенько я думаю об этом, - вздохнул Габбу. - Боги требуют жертв и молитв, а что можем мы сделать для них, бедные рабы? И все же я думаю о лучшем, я надеюсь! Я хотел бы многое узнать, что мне неведомо. Хотел бы знать, куда девался мой отец. Остался ли он в Мусасире или был убит. В рабство он не попал, иначе мы бы встретились с ним. Такого искусного мастера взяли бы в Ниневию, не правда ли?

- Пожалуй, и так, - кивнул Аплай. - Все лучшие мастера Урарту, прибывшие в тот год строить храмы в Мусасире, - все попали в рабство к ассирийцам. Он был горяч - Нарагу. Если он отбивался, то могли его и убить.

- Многое я готов отдать за то, чтобы узнать обо всем, что дорого моему сердцу, - вздохнул Габбу.

- А почему бы тебе не попробовать бежать? - спросил Аплай. - Я уже так давно говорю тебе об этом.

- Верно, - согласился Габбу. - Но я не сделаю этого. Я не оставлю тебя, мой добрый Аплай. Ты один у меня на всей земле. Ты заменил мне всех, кто мог бы любить меня и жалеть. Ты один утешал меня в минуты горя и несчастий. Как могу я покинуть тебя на чужой земле! Я был ребенком, когда встретил тебя здесь. С тех пор прошло столько лет… Мы связаны узами дружбы и цепями рабства, как можно их разорвать!

- Но ты молод, - возразил Аплай. - Ты можешь еще пожить на родной земле. Я хочу для тебя немного счастья… Послушай старого друга: беги при первом же случае. Ты еще крепок, и руки у тебя золотые.

Друзья еще долго не расставались. Лишь пение петуха напомнило им о том, что пора разлучиться.

Светало. Габбу нужно было незаметно уползти в хижину рабов-каменотесов. При первом же крике глашатая он должен был войти в большой, огороженный стеной двор, где собирались рабы-строители.

Нередко темной ночью молодой Габбу приползал к старику, чтобы перевязать его раны, накормить сухой лепешкой, положить ему свежую циновку.