– Деньги! – потребовал Сали. – Тысячу долларов…
Его английский был безобразен.
– Вам уже заплатили, – возмутился Чжэн. – Я заплатил вам ваши деньги.
– Еще деньги. Еще тысяча долларов. – Сали нагло ухмыльнулся. – Еще деньги, или мы кончаем грузить. Просто уходим – бросаем кость, бросаем тебя.
– Негодяй, – прошипел Чжэн.
– Не понимаю, что такое «негодяй»? А ты, наверное, тоже негодяй. – Ухмылка его стала еще шире. – Деньги давай!
– У меня с собой больше нет, – отрубил Чжэн.
– Тогда мы уходим. Сейчас! А грузить кость ты будешь сам!
– Подождите! – быстро нашелся Чжэн. – Денег у меня больше нет. Возьмите вместо этого кость – столько, сколько хотите. Сколько сможете унести.
Чжэн понимал, что браконьеры смогут унести очень немного. Видимо, не больше одного бивня на человека. Двадцать человек, двадцать бивней – совсем недорого.
Пристально глядя на Чжэна, Сали обдумывал предложение. Видимо, плюсы перевесили, и он кивнул: – Ладно! Мы берем кость. – Он повернулся, чтобы уйти.
– Подождите, Сали! – крикнул посол ему вслед. – А что с этими… Вы о них позаботились?
– Все убиты.
– А смотритель, его жена и дети? Их тоже?
– Все, все убиты, – повторил Сали. – Женщина убита, детеныши убиты, все убиты. Мои ребята сделали с ними джиги-джиги – с женщинами. Ух, как хорошо джиги-джиги! Потом они их всех убили.
– А смотритель? Где он?
Сали мотнул головой в сторону двери.
– Я его стрелял: бах, бах! Он мертвый, как дохлая свинья, – засмеялся он. – Хорошая работа, а?
Он закинул автомат на плечо, словно лопату, и ушел, посмеиваясь. Чжэн последовал за ним. Злость придала Джонни силы – особенно когда он услышал слова браконьера о страшной участи Мэвис и детей. Он представлял себе одну картину страшнее другой – так ярко, будто находился там, с ними. За свой век он насмотрелся и на изнасилованных женщин и на разграбленные жилища. Чего он только не повидал во время войны!
Он пополз к столу. Нарастающая злость придавала ему сил. Он понимал, что не сможет воспользоваться оружием. Жить ему оставалось, видимо, всего несколько минут и за это время он должен оставить какую-нибудь записку. На полу валялись бумаги, слетевшие со стола. Если он сможет доползти до них, написать на листе и спрятать его, то полиция узнает, что здесь произошло.
Он с трудом пополз на спине, словно полураздавленная гусеница, прижимая пальцами перебитую артерию. Он подтягивал целую ногу, упирался каблуком в пол, морщась от боли, отталкивался, переползая на пять-десять сантиметров и смазывая для себя путь собственной кровью. Преодолев таким образом метра два, он сумел подползти к листу бумаги, лежащему недалеко от стола, и увидел, что это бланк ведомости на зарплату.
Он даже не успел до него дотянуться, как в комнате вдруг сразу потемнело. В дверном проеме кто-то стоял. Он повернул голову и увидел посла Нинга, смотревшего на него в упор. Посол, видимо, неслышно поднялся на веранду: его шаги скрадывали спортивные туфли на резиновой подошве. Остолбенев от ужаса, он не отрываясь смотрел на Джонни, а затем пронзительно закричал: – Он жив! Сали, сюда! Он жив! – Его фигура исчезла из дверного проема, он побежал по веранде, истошно вопя: – Сали, быстрее сюда!
Джонни прекрасно понимал – это конец. Жить ему оставалось несколько секунд. Он перекатился на бок и, изо всех сил вытянув руку, схватил бланк. Прижав бумагу одной рукой к полу, он отпустил артерию и вытащил палец, измазанный кровью из брюк, тут же почувствовав, как артерия начала пульсировать, а из раны ручьем полилась кровь. |