– Черт подери, сержант, там ведь лежат убитые, а убийцы вовсю удирают, пока мы тут с вами рассиживаемся.

Сержант между тем безмятежно продолжал трудиться над составлением бумаги, а Дэниел, кипя от злости, исправлял его орфографические ошибки.

Неторопливый темп диктовки, однако, позволил ему тщательно сформулировать свои показания. Он восстановил ход событий предыдущего дня: час, когда он попрощался с Джонни Нзоу и уехал из Чивеве; тот момент, когда он обнаружил следы налетчиков и решил вернуться в лагерь, чтобы предупредить Джонни; и, наконец, время, когда он встретил на дороге рефрижераторы и вместе с ними «мерседес» посла.

Он описал свой разговор с послом Нингом и заколебался, а упоминать ли ему о кровавом пятне на брюках посла. Это ведь прозвучало бы как обвинение.

«К черту всякую дипломатию, – решил он и подробно описал синие брюки и спортивные туфли с рисунком в виде рыбьей чешуи на подошвах. – Теперь-то им наверняка придется проверить Нинга».

Он почувствовал мрачное удовлетворение, когда перешел к описанию своего возвращения в Чивеве и выявленных последствий резни. Не забыл упомянуть и о записке, найденной в сжатой в кулак руке Джонни, и о кровавом отпечатке подошвы с рисунком в виде рыбьей чешуи на полу офиса, не связывая конкретно ни то, ни другое с тайваньским послом. Пусть полиция сделает собственныe выводы на этот счет.

Ему пришлось очень тяжело, когда дело дошло до описания его погони за «Мерседесом» и рефрижераторами.

Следовало ведь изложить свои мотивы, обойдя все, что свидетельствовало бы о его собственном пренебрежении законом, и не высказав напрямик свои подозрения насчет Нинг Чжэн Гона.

– Я последовал за автоколонной, чтобы выяснить, известно ли что-нибудь водителям о пропавших бивнях, – продиктовал он. – Хотя мне не удалось догнать посла Нинга и головной грузовик, я поговорил с объездчиком Гомо, которого встретил на дороге в Карой и который вел второй рефрижератор. Он сообщил, что ему ничего не известно о вышеописанных событиях, и позволил мне осмотреть содержимое грузовика. Бивней я там не обнаружил.

Его злила необходимость сделать такое признание, однако нужно же было подстраховаться на тот случай, если Гомо выдвинет против него какие-нибудь обвинения.

– Затем я решил, что обязан обратиться в ближайший полицейский участок и сообщить о гибели смотрителя парка Чивеве, членов его семьи и сотрудников, о поджоге и разрушении зданий и прочего имущества.

Уже давно рассвело и вовсю разгорался день, когда Дэниел наконец подписал свои показания, и лишь теперь сержант откликнулся на его уговоры позвонить в отдел уголовного розыска в Хараре. В результате последовали долгие телефонные переговоры между сержантом и детективами из Хараре, которые постепенно передавали его от одного к другому все выше и выше по должностной лестнице. Таков был темп жизни в Африке, и Дэниел лишь скрежетал зубами. «ОПА, – сказал он сам себе. – Очередная Победа Африки».

Наконец сержант получил приказание выехать в лагерь в Чивеве на полицейском «лендровере», а из Хараре на самолете вылетела следственная группа, которая должна была приземлиться на взлетно-посадочной полосе парка.

– Вы хотите, чтобы я поехал с вами в Чивеве? – спросил Дэниел, когда сержант наконец оторвался от телефона и стал готовиться к поездке в лагерь.

Этот вопрос явно поставил сержанта в тупик. Он ведь не получил никаких указаний из отдела уголовного розыска относительно свидетеля.

– Оставьте адрес и номер телефона, по которым можно будет связаться с вами в случае необходимости, – решил он после долгих и мучительных раздумий.