Изменить размер шрифта - +
Боюсь, не об этом он думал.

— А вдруг? Почему бы и нет? — Ей так захотелось поверить, что в Томми осталась хоть капля человеческого, и он молил о помощи, взывал к людям, чтобы помогли ему остановиться…

— Тогда почему? Почему? Объясните! Почему он именно так привязал веревку? Он мог догадаться, что вы приведете меня сюда! — Она схватила его за руку. — Я засвидетельствую это на суде!

— Если бы этого было достаточно! Эти узлы — свидетельство для вас, а не для суда присяжных. Вы ничего не сможете доказать. И даже если мы найдем сейчас Томми и обнаружим какую-нибудь улику, то хороший судья все равно еще будет сомневаться в его виновности. Ведь наши домыслы — всего лишь колечко дыма: вот оно есть, а вот уже рассеялось. И кто знает, как поведет себя суд присяжных, не предоставь мы веских доказательств! — Он положил руку на руль и резко добавил:

— У немецкой полиции были только косвенные улики против моего сына, поэтому все в армии думали, что это политическая провокация. Полиции пришлось признать его сумасшедшим… Тогда армейские власти потребовали передать его в военную тюрьму… Я не знаю, на что он способен. Может, в один прекрасный день он убедит их, что здоров, и выйдет на волю, чтобы снова убивать…

— А Томми? Вы думаете, что суд его оправдает?

Пол пожал плечами.

— Кто знает! Разве что может всплыть какая-нибудь улика, которую не смогли обнаружить раньше… не знаю…

Миллер завел машину, дал задний ход, и они выехали из зоны оцепления.

— Вы везете меня домой?

— Нет, туда, где жил ваш отец.

— Вы думаете, что Томми все еще может заехать…

— Это по пути, к тому же Томми поехал в том направлении. Возможно, вы и правы: может, где-то в тайниках его подсознания живет желание прекратить этот кошмар, поэтому он и оставляет вам тайные знаки… подсказки…

 

Глава 35

 

Он медленно открыл дверь настежь, постоял у порога, настороженно прислушиваясь.

— Ау-у-у, есть тут кто?

Стояла такая тишина, что игра воображения унесла его в прошлое, он, казалось, услышал даже свой молодой и задорный голос. Так обычно он приветствовал домашних, открывая входную дверь. Но сегодня, конечно, никого! Пусть это будет последний раз! Больше он никогда не придет сюда: нет смысла!

Он подождал еще секунду и, окончательно решив, что дом пуст, вошел. Закрывая за собою дверь, он усмехнулся, подумав, что сейчас, должно быть, смахивает на загулявшего муженька, который под утро крадется к себе в спальню. Ну и картинка! Под мышкой — букет цветов, в руках пакет и туфли.

Но он никогда ничего не делал исподтишка, никогда — тайком. Секретничать? Да! Но ведь это разные вещи! Разве мама сама не говорила ему об этом? Все, что он помнил о ней, было подернуто дымкой, так смутно и расплывчато… Но вот однажды, кажется, это было наяву… давным-давно… он не мог уснуть. Осторожно, на цыпочках, вошел в комнату и увидел ее перед зеркалом… голую… Голова закинута назад… Да, она побранила его, сказала, что нехорошо подкрадываться, нехорошо это делать тайком, но потом посадила к себе на колени, обняла и заворковала на ушко: «Но нет ничего плохого в том, что люди хранят свои маленькие секреты…»

В вечернем мраке он видит ее. Она идет к нему, она любит его… Боже! Где ж ты так выпачкался? Ты только погляди на себя! Давай-ка мы тебя приведем в Божеский вид! Она говорит так, будто не видит, что это не грязь, а…

Она, конечно же, права: нужно привести себя в Божеский вид. Он вышел на кухню, вытащил из-под рубашки плотно сложенный пластиковый чехол с сиденья и положил его вместе с туфлями на газовую плиту.

Быстрый переход