|
Ветерок, тянувший с реки, вдруг оборвался, и лесная мошкара ринулась вниз. Теперь и у воды звенело тонким звоном, воздух посерел, словно от пыли, можно было глядеть на солнце, не моргая. Насекомые набивались в рот и нос, их приходилось выкашливать и вычихивать. Люди жались к кострам, чуть не влезали в дым. Вася с товарищами таскали ведрами воду из реки и лили ее на дрова, чтобы было больше дыма. Густая синева затянула берег, оттесняя разъяренную мошку.
— Вот до чего довели твои причуды, — кашляя от дыма, сказала Светлана Вале. — За час выпили литр крови, а что дальше? Подумать не могу — в Норильске асфальтированные улицы! Там этой пакости и в помине нет! Валя вдвойне страдала — за подругу и за себя. Она прижалась к Светлане — так, обнявшись, они молча сидели перед чадившим и парившим костром. Потом Светлана вспомнила, что они с утра не ели, и полезла в сумку.
2
Вечер накрывал землю широкой чашкой темнеющего неба. В чашке засветились дырочки звезд, и стало совсем темно. Лишь на северо-западе долго не умирал закат, отчеркиваясь на горизонте зубчатыми пиками лиственниц. Сперва он ярко пылал в сумерках, потом тлел глухим жаром в ночи, под конец змеился зеленоватой лентой. С реки потянуло холодом, гнус притих. Усталые новоселы засыпали у притушенных костров, прижимались друг к другу, чтобы было теплее. Георгий, лежа на спине, с любопытством оглядывал раскинувшийся кругом дикий мир. Спать на воздухе ему доныне не приходилось. Оказывается, это было не так уж плохо. — Небо — дуршлаг, — определил он вслух. — А мы — макароны, высыпанные в кучу. Сравнение так ему понравилось, что захотелось порадовать им других. Справа лежал брат, слева — Вера. С братом разговаривать было бесполезно, тот поднимал вверх глаза, только если с крыши валился кирпич. Георгий растолкал съежившуюся в жиденьком пальтеце Веру. — Жора! — сказала она с сонной печалью. — Где макароны? Холодно же, умираю! — Не умрешь! — пробормотал он. — Как-нибудь проскрипим до утра. Вскоре и он почувствовал холод. Они с братом лежали в кашемировых плащах, прорезиненная ткань не держала тепла. Георгий достал свое коверкотовое пальто и половиной его накрыл Веру. Вера распрямилась, задышала ровнее, щека ее прижималась к его плечу. Он поцеловал ее в висок, затем коснулся губ. Вера, проснувшись, оттолкнула его. — Не смей! Терпеть не могу, когда нахальничают. — А что плохого? Я же от души! Она проговорила еще сердитей: — Говорю, не смей! А то позову Дмитрия. Очень надо, чтоб обо мне плохо говорили! — Не психуй, все спят! Некоторое время они лежали молча. Сон слетел с Веры, как сброшенный. Она ворочалась на песке, потом сказала с досадой: — Я думала, ты самостоятельный… А ты вон — украдкой подбираешься! Он понял, что надо оправдываться. — Ладно, не сердись. Не нравится, не буду. Только это нахальство: лежать около такой девушки и не оказать уважения. Я же не колода… — Тише! Всех разбудишь! Она подняла голову. Среди не ясно дымивших костров вповалку лежали спящие новоселы. Вера, успокоенная, опустилась. Он предложил: — Пройдемся по берегу. Поговорим… Она раздумывала, спать ей уже не хотелось. Он продолжал упрашивать, коснулся рукой ее плеча, она оттолкнула руку и снова прислушалась. Все лежали как лежали. Тогда она шепнула: — Только недалеко, тут волки. — Не волки, а бурундуки, — поправил он. — Популярный сибирский зверь. Он не смертельный. — Как ты громко говоришь, — сказала она с осуждением. |
