«Работай. И пользуйся моей Благодатью, если понадобится».

«Спасибо».

Я приблизился к узелку, чтобы рассмотреть его детальнее. Инородное вмешательство, но завязано на разум. Соединено тонкими, едва различимыми нитями с основным ментальным планом, словно даже вплавлено в него. Значит, нужно выжигать вокруг с небольшим запасом, как хирурги удаляют опухоль. Насколько я знал, обычно всегда прихватывают немного здоровой ткани, чтобы уж наверняка.

Так я поступил и сейчас. Соединив ментальный поток с боевой силой, я конфигурировал его в подобие ментального «Кладенца» — только обычный был силовой проекцией боевого оружия, а я сделал его ментальный аналог. Осторожно вонзив острие в ментальную материю, я принялся вырезать защиту.

«Кто-то научил или сам догадался?» — спросила Ирина.

«Сам, но помогли. В Отделении много думали, как справляться с этой хренотенью. Решили, что только резать. Развязать может лишь тот, кто вешал эту защиту».

Осторожно, словно работал с высокоточным лазером, я резал дальше. Хорошо, что для этого не требовались руки — наверняка они бы у меня сейчас дрожали. А так концентрация разума спасала, хвала выдержке, кофе и стащенному у Денисова куреву.

«Таааак… Сейчас будет момент истины».

Я замкнул круг и принялся осторожно отделять пораженный участок от остального ментального плана. Ира напряженно молчала, но ее сила передала мне беспокойство девушки.

«Оп!» — узелок вместе с небольшим куском ментала отвалился, и я мгновенно его испепелил. И лишь после этого вспомнил, что вообще-то должен дышать.

Шпеенхофа затрясло. Быть может, он знал, что за предохранитель защищал его тайны.

— Расслабься, мужик, — улыбнулся я. — Не помрешь. По крайней мере, не от этого.

Австриец судорожно вздохнул и хотел что-то промычать, но из спазмированного горла вырвался лишь хрип.

Зато протрезвеет.

— Теперь работаем, — распорядился я. — Ира, помоги с защитами. Так будет быстрее.

Подругу не пришлось уговаривать. С хирургической точностью она пробивала один слой неповоротливого природного барьера за другим. На такую работу было любо-дорого смотреть. Сразу чувствовалась работа щепетильного менталиста. Если так пойдет дальше, то со временем она могла бы добраться до уровня Радаманта. Способная девушка, хотя порой это и напрягало.

— Готово, — сказала она, когда в последнем слое образовалась дыра, достаточная для нашей работы. — Идем в воспоминания?

— Ага.

— И что ищем?

— Все. Все, что пригодится.

Пролистывая слои, словно страницы фотоальбома, мы искали знакомые лица, декорации, места.

И, наконец, одновременно остановились на воспоминании в каком-то очень дорого обставленном зале. Я считал память — это было примерно два года назад.

На длинной столешнице из мрамора вперемешку лежали бумаги, папки, карты, писчие принадлежности и несколько гаджетов. Тускло светился монитор дорогого ноутбука, мигал сообщением на немецком мобильный телефон. Совещание было в самом разгаре, но затянулось глубоко за полночь.

Шпеенхоф опустил взгляд вниз, на свои руки, и отметил, что испачкал чернилами манжет своей сорочки. Пятна всегда его бесили, но сейчас требовалось сосредоточиться на деле.

— Вы считаете, время подходящее? — спросил он хмурого человека, сидевшего во главе стола.

Говорили по-немецки, но я понимал смысл. Воспоминания так работали — передавали образы и смысл, и знание языков не требовалось. Человек, к которому обращался Шпеенхоф, был канцлером. Второе лицо после императора в Австро-Венгрии.