– Похоже, это можно расценивать как «нет», – резюмировала Ванн.

– Это не потому, что он – хаден, вернее… был хаденом, – поспешно добавил Бухолд и повернулся ко мне. – Я ко всем моим работникам отношусь одинаково. В службе персонала у нас даже есть специальный сотрудник, который следит за этим.

– Я вам верю, – сказал я.

– Да, но вы же слышали, как этот сукин сын Хаббард унижал меня сегодня? – возмутился Бухолд. – У меня в штате пятнадцать научных сотрудников с синдромом Хаден. Никто бы из них там не работал, если бы они считали, будто я отношусь к ним как к недочеловекам или будто их работа как-то повредит хаденам.

Я поднял руку, чтобы привлечь его внимание:

– Мистер Бухолд, я здесь не для того, чтобы осуждать вас, и не для того, чтобы побежать к отцу и нашептать ему о вас. Прямо сейчас я расследую взрыв ваших зданий. Пока наш главный подозреваемый – один из ваших работников. Наша первоочередная задача – установить, действительно ли подрывник он и если так, то какую цель он преследовал.

Бухолд, казалось, чуть расслабился, но Ванн снова начала его прессовать:

– Доктор Байер когда-нибудь говорил о Кассандре Белл?

– За каким чертом ему было о ней говорить?

– Джим, – укорил его Уиссон.

– Нет, – покосившись на мужа, отрезал Бухолд. – Я никогда не слышал от него имени Кассандры Белл.

– А его коллеги-ученые? – не унималась Ванн.

– Да, о ней вспоминали между делом, потому что она публично выступает против наших исследований, – сказал Бухолд. – Мы всегда задавались вопросом, попытаются ли обычные протестующие вывести нас на чистую воду из-за опытов над животными, которые нам приходилось проводить, но ничего подобного не происходило, и, я думаю, никто даже не помышлял о том, что ее слова могут как-то касаться нас. Да и с какой стати?

Я посмотрел на Ванн, пытаясь понять, что она задумала. Она кивнула мне:

– Доктор Байер оставил предсмертную запись. В ней он упомянул Кассандру Белл.

– В смысле? Она с этим как-то связана? – спросил Бухолд.

– У нас нет оснований так считать, – ответила Ванн. – Но тем не менее мы проверяем все ниточки.

– Я знал, что это случится, – сказал Бухолд.

– Что случится? – поинтересовался я.

– Насилие, – ответил Бухолд. – Рик подтвердит. Когда наши тупоголовые конгрессмены пропустили закон Абрамса—Кеттеринг, я сказал Рику: рано или поздно начнется смута. Нельзя просто так взять пять миллионов людей, сосущих государственную сиську, выкинуть на улицу и ждать, что они покорно уберутся восвояси. – Бухолд посмотрел на меня и добавил: – Без обид.

– Я не обиделся, – солгал я, но решил не развивать тему. – Насколько теперь все отложится?

– Вы имеете в виду наши исследования?

– Да.

– На годы. В лаборатории хранились уникальные данные, которых больше нигде нет.

– Вы не делаете резервного копирования? – спросила Ванн.

– Разумеется, делаем, – ответил Бухолд.

– Но вы можете загрузить копии из ваших сетей?

– Вы не понимаете, – сказал Бухолд. – Мы никогда не выкладываем ничего по-настоящему стратегически важного в сеть. Как только мы бы сделали это, нас бы сразу взломали. Однажды мы загрузили на подставные серверы закодированные фотографии, мать их, котов и не сообщали никому о том, что загрузили.