|
Во всяком случае, то, что она сказала, запало ему в душу, и это можно было видеть по движению, которое он почти тотчас же сделал, – рука его потянулась к ее руке, прикрыла ее, и в этом прикосновении девушка ощутила всю его власть над нею. Это не было пожатием, на которое надо было бы отвечать, не было и таким, которое следовало сразу отвергнуть; она сидела необыкновенно спокойно, втайне радуясь в эти минуты тому, что он взволнован и озадачен тем впечатлением, которое она на него произвела. Волнение его превзошло все, чего она могла ожидать.
– Послушайте, право же, вам не надо уходить! – вырвалось у него наконец. – Вы хотите сказать, уходить из конторы Кокера? – Да, вы должны оставаться там, что бы ни случилось, и кое‑кому помочь. Некоторое время она молчала – отчасти потому, что ей было странно видеть, что он так озабочен ее судьбой, как будто все это действительно могло иметь для него значение, и что ответ ее в самом деле его тревожит. – Так, значит, вы поняли до конца все, что я пыталась сделать? – спросила она. – Конечно, для чего же я и кинулся к вам, когда вас увидел, как не для того, чтобы поблагодарить вас? – Да, вы так и сказали. – А вы что, мне не верите? Она на мгновение взглянула на его руку, по‑прежнему лежавшую на ее руке; заметив этот взгляд, он тут же ее отдернул и с какой‑то тревогою скрестил обе свои на груди. Оставив его вопрос без ответа, она продолжала: – А вы когда‑нибудь обо мне говорили? – Говорил о вас? – Ну о том, что я работаю там… что все знаю и еще что‑то в этом роде. – Никогда, ни одной душе! – воскликнул он. От волнения у нее сдавило горло; последовала еще одна пауза; потом она снова вернулась к тому, о чем он ее только что спрашивал. – Да, я убеждена, что вам это нравится, то, что вы всегда можете найти меня там и что дела у нас идут так легко и слаженно. Если только вообще они куда‑то идут, а не стоят на месте, – засмеялась она. – Но если даже и так, то почти всегда на каком‑нибудь интересном месте! Он собирался сказать что‑то в ответ, но она опередила его и весело и просто воскликнула: – Вам хочется в жизни очень многого, много комфорта, и слуг, и роскоши – вы хотите, чтобы жизнь была для вас как можно приятнее. Поэтому, насколько в силах некоего лица способствовать тому, чтобы это было так… Она повернулась к нему с улыбкой, как будто что‑то соображая. – Послушайте, послушайте! – Все это его очень забавляло. – Ну и что же тогда? – спросил он словно для того, чтобы доставить ей удовольствие. – Ну так означенное лицо должно действовать исправно, мы должны так или иначе это для вас наладить. Откинув голову назад, он расхохотался; его это действительно веселило. – Ну да, так или иначе! – Что же, думается, каждый из нас что‑то делает, не правда ли? Каждый по‑своему и в меру своих ограниченных способностей. Мне, во всяком случае, радостно думать, что вы этому рады; уверяю вас, я делаю все, что только в моих силах. – Вы делаете больше, чем кто бы то ни было! – Он зажег спичку, чтобы закурить еще одну сигарету, и пламя осветило на миг завершенную красоту его лица, умножавшего приветливою улыбкой признательность, которую оно излучало. – Знаете, вы удивительно умны; вы умнее, умнее, умнее!… – Он едва не произнес что‑то ни с чем не сообразное; но потом, пустив клубы дыма и резким движением повернувшись на скамейке, умолк.
17
Несмотря на его недомолвку, а может быть, как раз по этой причине девушка почувствовала, что фигура леди Бредин, имени которой он едва не изрек, выросла вдруг перед ними, и с ее стороны было уже явным притворством, когда, выждав немного, она спросила: – Умнее кого? – Знаете, если бы я только не боялся, что вы сочтете меня краснобаем, я бы сказал – умнее всех! А если вы уйдете из вашей конторы, то где же вы тогда будете работать? – спросил он уже более серьезным тоном. |
