— Выпустите меня, пожалуйста! — сказала она, тяжело дыша и стараясь не сорваться. — Я хочу выйти. Так будет лучше видно шествие.

— Вам нельзя перегружать больную ногу, — настаивал Ральф.

— Правда, нельзя, дорогая, — словно эхо, повторила Айрис.

Антония чувствовала, что не в силах больше справиться с волнением.

— Господи, уж если я могу танцевать, я вполне могу пять минут и постоять!

— В том-то все и дело, дорогая. Если ты собираешься вечером с нами, тебе следует поберечь ногу. Ты же знаешь, опухоль все еще не спала.

Айрис немного наклонилась вперед. Антония различила запах ее духов — Шанель № 5. Именно эти дорогие духи кто-то из озорства разбрызгал по всей ее комнате. Вокруг маленькой головки Айрис нимбом сияли бледно-серебристые волосы и обрамляли ее напряженное белое лицо. Антония чувствовала, что крупное тело Саймона тоже натянут, будто струна. Лицо Ральфа с плоскими губами было невыносимо близко от нее, он до боли сжимал ее запястье. У девушки возникло дикое желание закричать так же, как кричал кто-то, когда она падала с лестницы. Закричать, словно оказавшийся в ловушке кролик, чтобы люди обратили на нее внимание, и она смогла бы сказать им: «Меня насильно здесь удерживают!»

Мимо проплывали благоухающие цветы. Слышались взрывы аплодисментов и приветственные возгласы. Казалось, воздух наполнен лишь солнцем и цветами. А где-то рядом несчастная безумная старушка ищет дорогу на вокзал, чтобы успеть на какой-то несуществующий поезд. Кто она? Имеет ли она какое-нибудь отношение к Хилтопу или Антонию опять подводит болезненное воображение?

Наклонившись к ней, Ральф Билей захлопнул дверцу машины. Он выпустил ее запястье, слегка похлопав по руке холодными сухими пальцами.

— Думаю, мы уже можем ехать, — объявила Айрис. — Мы почти все увидели. — Она по-прежнему сидела на самом краешке, однако ее лицо казалось уже почти спокойным. — У меня куча дел, да и Антония должна дать своей ноге немного отдохнуть. Как вы считаете, Ральф?

— Отличная мысль. Можно попробовать приложить холодные компрессы.

Время для компрессов давно прошло, хотелось сказать Антонии. Но она вдруг словно дар речи потеряла — как будто все они беспокоились о ком-то умирающем.

— Ради бога, поехали же! — не выдержал Сайгон, и Ральф нажал на стартер.

Как только они приехали домой, Айрис заявила, что ей надо сделать несколько звонков, и заперлась в спальне. Антония хотела позвонить Дугалу, но ей пришлось ждать. В ее комнате телефона не было, а с того, что стоял в холле, было невозможно спокойно поговорить. Рядом постоянно, случайно или намеренно, кто-нибудь крутился. Не могла же она, когда тут же возле клетки суетился Саймон, сказать: «Я чувствую себя узницей. Мне не разрешили даже выйти из машины». Казалось, каждый раз, когда ее звали к телефону, Саймон непременно оказывался возле своих птичек. Или с красиво повязанным вокруг головы красным шарфиком Айрис принималась вытирать с перил пыль. Или же проворно, словно мышь, по холлу прыгала со щеткой в руках Белла.

А когда звонила Айрис, она закрывалась в своей комнате, и никто не знал, о чем она там говорит. Заказывала ли она продукты, обсуждала с рабочими цвета красок и обоев… или же быстро шептала: «Вы ее еще не нашли? Она не должна бродить по улицам. Она опасна».

Почему вдруг Антония подумала, что Айрис звонит по поводу потерявшейся женщины?

Наконец Айрис спустилась вниз, а чуть позже Антония увидела, как она гуляет с Ральфом Билеем по саду.

Надо скорее позвонить Дугалу! Однако поспешите в холл, она увидела, что Саймон все еще там. Он шевелил в клетке пальцем и рассеянно цокал языком, потому что смотрел не на птиц, а на Айрис и Ральфа.