За речкой виднелся Паленый холм. Невзирая на всю зыбкость и шаткость своего положения, Антошка успел сообразить, что, если его затекшие лапы разожмутся, у холма запросто может появиться еще одно название — например, Пробитый. Он ясно вообразил себе, какую грандиозную выбоину оставит на склоне, и изо всех сил вцепился в веревочки, твердо решив не доставлять девчонкам этого удовольствия.

— Глумиться будут, — обиженно сопел он. — Придут пальцем показывать. Мол, летать и то не могут. Нет, мы можем! мы все можем! — и даже несколько раздулся от собственного достоинства, так что его подняло чуть повыше и понесло еще быстрее.

Вот мелькнули в последний раз ржавые крыши родного городка, блеснула река, потянулись ровные черепичные крыши и газоны зверюш, рядом с их уютными домиками сохло белье, а крошечные пушистые шары катались вокруг шаров побольше — это зверюшата помогали матерям копаться в огороде. Несколько шаров имели серо-бурый оттенок, и зверек с завистью узнал в них недавних перебежчиков.

— Ну ничего, — сказал он себе гордо, хотя и не так бодро, как раньше. — Подумаешь, огородики… садики… Физический труд унизителен. Зато мы летаем. Будем, как птицы, и войдем… то есть я хотел сказать, влетим… — (По контексту следовало добавить что-то про царствие небесное, но в положении зверька думать о таких вещах не хотелось.) — В историю влетим! В светлое будущее!

Однако наверху было холодно, лапы затекали, а шарики не собирались спускаться; к тому же прихотливый ветер больших высот поматывал зверька туда-сюда и грозил занести его в такие места, где, возможно, живут одни зверцы, а может быть, и вообще никто не живет, а простираются одни только безводные земли. Всякому известно, что зверьковый город Гордый и зверюшливый город Преображенск с юга и запада окружены степями и песками, а с севера и востока — лесами; говорят, что где-то есть еще море, но его никто никогда не видел, только рассказывали. Правда, зверюшу Ильку со зверьком Федей (другим Федей, не дядей) однажды туда унесло, но на пользу зверьку Феде это не пошло — он потом, говорят, совершенно опушился, забросил прежние радости и переселился к ушастым тварям, где опустился до того, что вывел несколько новых сортов деревьев, будто бы плодоносивших бижутерией.

Зверюши, перед носом которых по земле пробегала разноцветная тень от шариков, поднимали головы и всплескивали лапами.

— И куда ж его несет, голубчика? — сочувственно спрашивали те, что постарше.

— Он увидит новые земли! — пищали романтичные зверюши помоложе. — Как интересно!

Старшие зверюши знали, что ничего интересного в новых землях нет, и что вообще «нет места другого такого, как дом», как поется в любимом зверюшливом гимне. Гимн этот давным-давно сочинили английские зверюши, большие любительницы стриженых газонов и чаю с молоком. Собираясь позверюшествовать ровно в пять часов вечера за чашкой крепкого английского чая, они обязательно поют хором: «Wherever you may roam, there's no place like home». В переводе на русский язык эта печальная песня звучит примерно так:

Если зверюшам случается (разумеется, ненадолго и по крайней необходимости) покидать домики и отправляться в странствия (о которых, возможно, мы еще расскажем в своем месте и в свое время), они непременно поют эту песню у одинокого печального костерка в холодных горах или туманных полях, и жалобное их пение далеко разносится в безответных просторах.