Воронов был молод и, как все поэты, неискушен, а посему являлся иногда бесценным кладезем сведений.
Вот и сейчас Катя полезла в стол, достала аккуратную распечатку с компьютера, перечла стихи, улыбнулась: „Скажика, а разве возможно, вот так никогда не любя, мечтать, замирая тревожно? Лишь взглядом касаясь тебя…“ Милый Ванечка, последний ты у нас романтик с „Макаровым“ в кобуре.
Взгляд ее скользнул по следующей странице: милицейский фольклор, специально подобранный для нее Вороновым „на земле“. Перл исходил из Ступина: „По деревне шла и пела группа участковых. Самогон они изъяли — ох и развезло их!“
Катя, не откладывая, позвонила поэту, и поэт стремглав полетел к ней, как мотылек на огонь свечки (за четверть часа, оставшиеся до начала рабочего дня, Воронов надеялся получить рецензию на свою новую героическую балладу) Ну и получил. Такую, что просиял, как новенький деноминированный „рупь“.
— А на конкурс в газету, на твой взгляд. Катюша, это можно послать? робко осведомился он, когда Катя кончила захлебываться от восторга.
— О да! Посылай, и немедленно! — Катя лучилась восхищением.
Минут пять еще они болтали о литературе, а потом Катя тихонечко перешла к делу. Весть о том, что в убийстве Сладких подозревался некто Антипов-Грант — профессиональный киллер, кроме того, еще подозреваемый в совершении трех заказных убийств, поразила Катю чрезвычайно. Упаси бог, она и не сомневалась, что эта заказуха будет раскрыта — она свято верила в гений доблестного подмосковного УР: рано или поздно, когда рак свистнет, убийцу поймают, рассуждала она про себя. Но вот оказалось, что у сыщиков фигурант по этому делу уже был с самого начала, они шли по реальному следу и…
Следующая новость о том, что и Гранта через двенадцать часов после совершения им преступления нашли мертвым, уже не поразила ее так сильно. Что ж тут удивительного?
Концы в воду. Однако Катя относилась к этому спокойно до тех пор, пока словоохотливый Воронов не поведал ей по секрету о том, каким образом прикончили киллера.
— Ему, значит, шею сломали? — озадаченно переспросила Катя. — Как же это?
— А вот так — крак, и готово. — Воронов сделал жест, точно скручивал пробку с бутылки пепси-колы.
— Как странно… необычно. Не проще ли было этого типа застрелить, или оглушить, или… — Катя, затаив дыхание, измеряла глубину своего жестокосердия.
Увы, ни Сладких, ни тем более этого Гранта ей не было жалко совсем. Она прекрасно сознавала эту свою черствость, но даже и не пыталась ее в тот миг преодолеть.
— И что же теперь все это — висяк? — задала она новый вопрос.
Воронов взглянул на часы.
— Чего, Кать, не знаю, того не знаю, — признался он. — Дело на нас, значит, будем по нему работать, а удачно теперь или неудачно… ладно, мне пора. Спасибо за теплые слова насчет моих сочинений.
От спокойного профессионального пессимизма Воронова вдохновенное и решительное Катино настроение как-то вдруг померкло. Дело в том, что престижный журнал „Криминальный дайджест“ заказал ей полосный материал именно о ходе раскрытия этого громкого дела (о нем трубили уже все телевизионные каналы). Кате домой в выходные звонил сам главный редактор журнала. Наконец, и это тоже было немаловажно, за такой репортаж полагался приличный гонорар. А тут на тебе. Грант этот идиотский убит. Сладких убит. Два убийства в одни сутки. Розыск со всей своей секретностью и деловитостью садится в лужу, она со своими полутворческими, полумеркантильными интересами тоже садится в лужу и…
„Интересно, будут ли теперь Никитины орлы столь же ревностно пахать по делу убиенного киллера? — уныло размышляла Катя. |