|
И взять за руку или повернуть вверх лицом тоже не мог, не решался. Не знаю, сколько времени я так стоял. Потом пришло ясное ощущение, что лежащая на полу фигура не имеет ничего общего С жизнью.
Я с облегчением вздохнул и отодвинулся к окну. Морщась, вытер портьерой клинок. Затем, далеко обойдя Канцлера, подошел к двери. Я готов был с боем пробиваться на свободу, но лестница оказалась пуста. Только внизу, у выхода, стояли два часовых и незнакомый офицер. Он молча коснулся перчаткой шляпы. Мне показалось, что на улице стоит ласковое тепло: словно луна грела, как солнце. И я опять ощутил запах шелковистой степной травы. Кружилась голова, сильно болел бок, и ноги были слабые. Но я испытывал огромнейшее облегчение. Теперь все. Все! МСХЭТ быть, случатся еще битвы и кровь, наводнения и пожары, но BpaTnJC МОЙ будет жить. Я порвал проклятую цепь... Я брел и улыбался. Недалеко от фонтана с камСИ“Ь?<sup>ми </sup>рыбами' до меня донесся перезвон Главных часов. Полночь. — Все... — снова сказал я. И тут же страшная и простая мысль словно пригвоздила меня к месту: «А если он все-таки умер?» Как я бежал! Шарахались редкие прохожие, обалдело посмотрел вслед гвардейский патруль. «А если он все-таки умер! Ведь он мог умереть не из-за предсказания, а просто от раны!» Всхлипывая и задыхаясь, я прорвался в комнату, й сразу увидел изумленно-счастливые Валеркины глаза. ...Потом уже я увидел все остальное: что Братик дышит ровно и нет на его губах белой плесени; что Мастер безмерно удивлен и суетлив (он возился с компрессом); что медальон раздавлен на полу — видимо, на него случайно наступили. Но сначала — Валеркины глаза. И этого было достаточно. Чтобы удержать слезы, я прикусил губу, а потом грубовато сказал: — Залепите мне рану, Мастер. Он закивал и, продолжая счастливо суетиться, встал на табурет, потянулся к полке. Табурет качнулся. — Не упадите, Мастер, — сказал я. — Будьте осторожны. Всегда будьте осторожны,.. — Я понимал, что говорю не то, но не мог остановиться, иначе бы заплакал. — Не думайте, Мастер, что с вами ничего не может случиться до большого наводнения. Не очень верьте Книгам Белого Кристалла. А то Канцлер верил, и вот... Сильно закружилась голова, и я уронил рапиру. Острие легло к моим ногам, а рукоять с выпуклым щитком покатилась по дуге, словно рапира хотела замкнуть меня в окружность, где радиус — клинок. Я торопливо переступил эту черту... Постель у Мастера была одна, и меня положили рядом с Братиком. Я слышал, как он дышит. Валерка сидел у нас в ногах и молчал. Мастер погасил свечи и лег на узкой скамье у двери. Еще помню, что в окно заглянула луна, и я наконец увидел, что это обычная земная Луна со знакомыми пятнами равнин и гор.
16
Я проспал почти до полудня. Когда проснулся, солнце горело на стеклах и медных дугах у развешанных по стенам инструментов. Братик, скрестив ноги, сидел на столе и большой иглой чинил свою майку, пострадавшую от ножниц Мастера. Он сразу встретился со мной глазами и улыбнулся. На его плече белел наклеенный кусочек ткани. — Болит плечо, Василек? — спросил я. Братик опять улыбнулся: — He-а... Только палец болит истыканный. Он неумело откусил нитку и объяснил: — Я давно шью. Я тебе рубашку зашил. Рубашка, отмытая, от крови и заштопанная крупными стежками, лежала на табурете. Я скосил глаза на свой голый бок. Там был заросший розовый рубец, похожий на вытянутую букву S. Ай да Мастер! Братик стал натягивать майку и поморщился: видимо, плечо все-таки побаливало. Потом он спрыгнул со стола, подошел, сел на краешек постели. |
