– Когда? – хотел знать Дагоберт.

– Не сегодня. Сегодня – день похорон.

– Когда мой отец умрет, его похороны будут еще лучше! – сказал Дагоберт.

– Боже мой, как можно говорить такое.

– Я не хочу его смерти, – сконфузился Дагоберт, – просто я хотел, чтобы у него были похороны получше.

– Лучше герцогских не бывает, – сказал Фриц.

– Нет, могут быть, – настаивал Дагоберт.

– Хватит болтать о похоронах, а то некоторых не возьмут смотреть могилу герцога.

Эти слова слегка утихомирили мальчиков.

Я предложила игру в загадки, и, мы играли в нее без особого успеха, пока церемониальный крест не водворили на прежнее место и толпы стали расходиться.

Фрау Грабен рассчитывала вскоре тронуться в обратный путь, но, спустившись в маленький зал гостиницы, мы обнаружили, что поторопились. Людей на площади было еще так много, что даже пробиться через толпу не представляло возможности.

– Пойдемте к конюшне, – сказала фрау Грабен. – Ко времени нашего отъезда толпа рассосется.

Дагоберт выскользнул со двора гостиницы посмотреть на площадь, и я, беспокоясь за него после того случая в лесу, пошла за ним, чтобы позвать его вернуться.

Тут я увидела сержанта Франка. Он держал Дагоберта за руку и подзывал меня к себе.

Я вышла за ворота.

Сержант Франк щелкнул каблуками и поклонился.

– Пока еще очень многолюдно, – объяснил он. – Еще минут десять, и народу станет меньше. Вам следует быть поосторожней. В такой толпе запросто очистят карманы. Нищие и воришки со всей округи сошлись сюда. Для них сегодня – знаменательный день.

Подошла фрау Грабен.

Сержант снова щелкнул каблуками и поклонился.

– Я как раз рассказываю фройляйн, что лучше подождать несколько минут. А почему бы вам не зайти к нам повидать Гретхен и детишек? Она будет очень вам рада.

Фрау Грабен сочла эту мысль превосходной и пожалела, что не захватила с собой бутылку обещанного ликера.

– Пустяки. Она обрадуется вам пуще всех ликеров Рохенштейна.

– Не думаю, что это вежливо по отношению к моему ликеру, – улыбнулась фрау Грабен.

– Ликер ликером, но вам это должно очень льстить, – вмешалась я.

Сержант Франк проложил нам дорогу через толпу, и мы, покинув главную площадь, вышли на маленькую улочку, выглядевшую очаровательно из-за цветочных ящиков на подоконниках и напоминавшую уютный дворик.

Фрау Грабен рассказала мне, что у женатых гвардейцев есть дома на небольших участках, вроде этих, по всему городу; холостые же солдаты живут в казармах рядом с замком.

Дверь одного из домиков была открыта, с улицы можно было сразу попасть в жилую комнату. Там на полу сидели двое детей: старший, примерно шести лет, что-то рисовал; а младший, лет четырех, играл в кубики.

– К тебе гости, Гретхен, – сказал сержант, – а я обратно на службу. Вы сами представите даму, фрау Грабен.

– Доверьтесь мне, – ответила фрау Грабен. Она добавила что-то, но я не слушала ее: я глядела с тупым изумлением на Гретхен Франк, мгновенно узнав ее. Передо мною стояла Гретхен Шварц, которую я встретила в клинике перед родами, тогда эта девушка была на грани отчаяния мне и мне сказали, что она умерла при родах.

Фрау Грабен улыбалась нам. Она внимательно, словно за пауками в банке, следила за выражением наших лиц.

– Ну как себя чувствует новорожденный, а?

– Он спит.

– Я слышала, он весь пошел в отца. Ты не выходила посмотреть на процессию, Гретхен?

– Пришлось присматривать за детьми, – ответила Гретхен, все еще не спуская глаз с меня.