Девочка на миг задумалась, накручивая на палец каштановый локон.

– Думаю, с удовольствием, – негромко проговорила она. – Было бы так здорово летать! Жизнь доярки до ужаса скучна… Многие надеются, что такой шанс представится в лесу, но обычно становишься древней бабулей с отвисшими грудями и вторым подбородком, с пальцами, потерявшими чувствительность из-за бесконечной дойки.

Я скакнула поближе.

– А ты позволила бы мне взять свою кожу в обмен?

Она посмотрела на себя.

– Конечно. Если она не покажется тебе слишком заурядной и склонной к отвисанию. Опять же второй подбородок… В каком-то смысле это тело чудовищно. Доить коров не рекомендую, от этого ужасно болят суставы.

– Запомню, – со смехом ответила я, и мы принялись, как заведено, пороть и шить. Она была совсем неопытна, а моих знаний едва хватало, поэтому мы наверняка всё сделали неправильно. Впрочем, в первый раз все слегка неуклюжи, разве нет?

Девушка была миленькой, изнутри пахла молоком и сеном… Она весело каркнула и скрылась среди сосен.

Так я принялась за дело, каждый раз выискивая того, кто желал обмена. Не потому, что воровство было мне неправильно – я как-никак ворона, – а потому, что у меня нет презрения к правильному пути. Но в конце концов я занялась тем же, чем занимался отец, потому что люди хотят торговать, покупать и продавать, а у меня образовался излишек, о котором прослышали. Постепенно появился вкус, как и у Гасана, – мы оба предпочитаем носить на себе определённые шкуры и оставлять в этом наряде что-то от вороньего облика. Мне понравилось носить кожу юноши, а Гасан частенько носил женскую. Разнообразие – это важно, видишь ли; когда демонстрируешь шкуры, всегда получаешь хороший результат.

Мне кажется, что отец по-прежнему ковыляет по своему острову, – тому самому, где я родилась; прячется в норе и играет в сирену. На просторах бескрайнего мира Гасана не видели уже много лет: я единственный торговец шкурами, о котором говорят в наши дни, просто меня по привычке называют Гасаном. Поди разбери, кто есть кто, если наши лица меняются всякий раз, когда весна сменяет зиму.

Вторая сказка Плетельщицы сетей (продолжение)

– Это и есть кожа той первой девочки. Я носила её с собой, как сувенир, но отдам тебе, потому что ты в ней нуждаешься, а мне не помешает медвежья шкура.

Я поскребла снег.

– Умайма, мне страшно.

– Всё хорошо, – с теплотой сказала она и положила мне на плечо костлявую руку. – В первый раз всегда немного больно, а потом будет легче.

– Это будет единственный раз, – жёстко произнесла я.

Умайма почесала свой наряд из перьев.

– Жаль… – вздохнула она.

И взяла меня в свои руки молодого юноши. Не знаю, как объяснить то, что было дальше. Я чувствовала, что разделяюсь, словно орех в скорлупе, которую кто-то поддел ногтем, проливая сахарную кровь. Я чувствовала, как в моей груди возникла обжигающе горячая звезда, шкура и плоть будто разошлись по шву, и каждый стежок рвался с громким треском. Я кричала, мои сильные ноги подгибались, а когти разъезжались на льду. Я слышала, как рвётся моя кожа, а потом раздался влажный скользкий звук, принёсший такую боль, что в глазах у меня потемнело, и всё погрузилось во тьму.

А потом торговка шкурами протянула мне руку, и я, удивительное дело, протянула ей руку в ответ – это оказалась не лапа, а тонкая девичья рука с пятью пальцами и тусклыми бесполезными ногтями вместо когтей, которыми я гордилась. Я стояла обнаженной перед девчонкой-стервятницей в коже юноши и сильно дрожала без своей шерсти. Холод душил меня: хватал за горло, царапал когтями грудь.