Преодолев триста ярдов водной поверхности, заросли кувшинок и волны от водных лыж, Мэтт выбрался на берег, внешне совершенно не отличаясь от здешней публики, снующей вокруг на лодках или водных лыжах. За исключением небольшого странного свертка на поясе он был такой же, как полтора десятка других загорелых незнакомцев, любителей искупаться около причала. Мэтт миновал причал и автомат с кормом для черепах.

В заведении Кларка было два зала. Один из них напоминал музей. Было ясно, что хозяин коллекционирует блюда из китайского фарфора и чучела животных: тут были олени, еноты, крокодилы и – совы. Это была солидная коллекция, и хозяин явно ею гордился, почему все стены почти сплошь были заняты экспонатами. А цель у хозяина была двойная: он заботился не только о познавательной стороне дела, но и о том, чтобы посетители в ожидании еды не соскучились, поскольку редко приходилось ожидать предвкушаемого блюда меньше часа, а вот кларковские экспонаты отвлекали внимание и родителей и детей. Тем не менее, по мере того, как часы тикали, количество блюд в меню все сокращалось.

Открытый деревянный настил с верандой возвышался над лоном вод на фут-два, что зависело от прилива. Если он был выше обычного, то волны захлестывали пол и перекатывались через ноги обедающих. Впрочем, их взгляды, как правило, были прикованы к плавающим вокруг ребятишкам. Деревянные столики были старые, с облезшей краской, грязные, испещренные резными надписями, обещавшими все виды любви. Тут и там встречались глубоко врезанные в дерево инициалы, некоторые, правда, уже соструганные, а были просто перечеркнутые, с означенными вместо них новыми именами.

Так как основная масса посетителей предпочитала внутренний зал, то несколько столиков на открытом воздухе были не заняты, и Мэтт, пройдя шаркающей походкой через этот лабиринт, выбрал затененный столик в углу. Он сел лицом к «Дубам» и реке. Когда требовалось, Мэтт мог притвориться здоровым, ведь он практиковался много лет, только не всегда и не очень хорошо получалось.

Опершись на стол, Мэтт осматривал присутствующих. Проведя семь лет в больнице, он с особым вниманием воспринимал малейший жест, звук, оттенок цвета. Через полминуты появился официант, покрытый мучной пылью, забрызганный пятнами жира и явно не ограничивающий себя в питании. Появился он с огромной чашкой из красного пластика, до краев наполненной чаем с лимоном, и поставил ее, частично расплескав, на стол. Прежде чем официант успел раскрыть рот, Мэтт схватил чашку обеими руками и осушил ее в пять глотков, облив при этом всю грудь. Сидевшие за соседним столиком оглянулись на его громкое хлюпанье.

– Эй, приятель, – сказал официант, быстро проглядывая уже полученные заказы. Открыв чистый лист в блокноте, он окинул любознательным взглядом мокрую одежду Мэтта, – водичка-то как, теплая? Так что бы вы хотели заказать?

Мэтт смерил официанта ответным взглядом, громко сглотнул и вытер капли чая на подбородке.

– Я бы хотел получить двойную порцию креветок, порцию сомятины, три порции жареного картофеля, а также картофельные чипсы и, – Мэтт указал на чашку, – еще чаю.

– И вы все это получите, – официант закрыл блокнот, сунул его под ремень в непосредственной близости от копчика и направился к выходу, но, пройдя мимо пары столиков, оглянулся: – А это все для вас или ждете подружку?

Чтобы объяснить все, как оно есть, Мэтту пришлось бы углубиться в подробности, поэтому он свел объяснение до минимума:

– Только для меня.

Официант улыбнулся и хлопнул себя по ляжке:

– Но ведь это куча еды! Справитесь?

Мэтт кивнул, и официант пожал плечами:

– О’кей, тогда готовьтесь! Сейчас все принесу.

В этот вечер не досаждали ни москиты, ни другие мошки, и пока дует бриз, они не прилетят, однако если ветер хоть на минуту утихнет – веранда сразу же опустеет.