Все ведь могло быть и хуже. Да и с виду она отнюдь не страшилище. Хороша — даже пусть красота ее не совсем обычная, но все мужчины, которым доводилось видеть ее, оценивали ее по достоинству. Язык — как бритва, а вспыльчивость не уступала порой его собственной. Но самое главное — она любит Ли. Это сильнее всего говорило в пользу того, чтобы на ней жениться. Не то чтобы он просто нанял кого-то ухаживать за ребенком. Она любила его.

С точки же зрения эмоциональной… но такой просто-напросто не могло быть, поскольку эмоции не должны влиять на его решение. Оно должно быть сугубо практическим.

Больше всего за происшедшее утром он ненавидел себя. Конечно, ничего особенного не случилось. Ночью действительно было холодно, он уснул и помимо своей воли прижался к Лидии… к этой девице — вот так-то лучше. Он любил Викторию — и никогда никого больше не сможет так полюбить.

А бывший любовник Лидии — или любовники? Хотя он горел от желания, когда притянул ее к себе прошлой ночью, в ее глазах он не уловил ответного призывного выражения. Все, что он увидел в них — страх. Темный, животный страх, от которого замирает, как каменный, дикий зверек, случайно попавший в темной чащобе в луч света. Росс был готов думать о ней самое худшее, но теперь у него почему-то не было прежней уверенности в том, что в прошлом у нее было немало мужчин. Может быть, всего один. Да и тот чем-то напугал ее.

Он снова выругался. А если она просто валяет с ним дурака? Может, это ее испуганное выражение — просто часть игры, чтобы его завлечь. Что, если она — расчетливая, опытная шлюха, которой знакомы все уловки ее ремесла? И смеется над ним исподтишка, чувствуя, что он ее хочет? И выжидает — ночь за ночью, пока он не сдастся и не ляжет с ней? Ну нет, Господь свидетель, этого она не добьется!

Он никогда не поддастся тому влечению, которое она в нем будила. Если будет нужда, он просто купит себе женщину, но никогда не осквернит себя и память Виктории, взяв вот эту.

Но можно жениться на ней — и не дать ей к себе притронуться. Он знал, что способен на это. Не подходить к ней слишком близко — и все дела.

Когда он снова взобрался в фургон, Лидия сидела одна. Руки ее были подняты над головой — она пыталась уложить непослушные волосы в простой узел. Когда она обернулась, услышав его, он увидел зажатые в ее губах шпильки. И немедленно пожалел, что полчаса назад съязвил насчет ее волос. Пожалел потому, что вел себя грубо — или потому, что она приняла это близко к сердцу и сейчас зачесывала их так, чтобы ему понравилось? Не стоило задавать себе этот вопрос — он был слишком опасен.

Она поспешно воткнула оставшиеся шпильки в тяжелый узел волос над затылком и повернулась к нему, оправляя руками юбку.

— Я тут подумал… — начал он. Его взгляд перебегал с одного предмета на другой, не задерживаясь — больше всего он боялся задержать взгляд, конечно, на ней. — Может, нам обсудить это дело?

— Может быть.

Дьявол! Опять эти короткие, тихие ответы, по которым черта с два догадаешься, о чем она думает в эту минуту.

— Ну и?

— Я тоже об этом думаю.

Слава Богу!

— И что?

Она глубоко вздохнула.

— И не могу понять, как вы собираетесь ухаживать за Ли сами.

— Вот и я думаю про то же. — Росс почувствовал, как напряжение, охватившее его тело, несколько ослабло. — Но я еще хочу прояснить, — если кто из нас пожелает эту сделку расторгнуть — никаких возражений.

Лидии это не понравилось.